"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автораничего такого. На мой смущенный лепет о любовном фиаско он меченосцем
проскрежетал: - Пока идите спать. Завтра разберемся! И сквозь зубы резюмировал: - Ты, щенок, еще службы не нюхал! Утром, вызванный на ковер, я готовился к разносу, но случившееся превзошло все ожидания. - Так на какую разведку вы работаете? На израильскую? Американскую? - взял быка за рога многомудрый Гавриленко. - Товарищ полковник, в том, что касается моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик, я был и остаюсь честным человеком! - не растерялся допрашиваемый. - Наглец! - завизжал зампотех, взбешенный тем, что голыми руками меня не взять. - Воспользоваться аппаратом начальства в частных целях - раньше за такое к стенке ставили! Погоди: мы сгноим тебя на губе, а что останется - отправим в дисбат! В глазах моих потемнело: finita la comedia... Но то была лишь интродукция. Невольно всплыл опыт диспансера - где я валялся, отсеянный с третьего курса. Тамошний главврач, дряблая ведьма, чье сотрудничество с гестапо КГБ загримировал под партизанщину - втянув ее за это в свои беззакония, накладывала вето на легкие диагнозы евреям. Но мне, от армии не косившему, белый билет был ни к чему: вот я и корчил из последних сил психостеника, подражая симптомам всамделишных больных... - Язык проглотил? К тебе обращаюсь! - таращился аспид, но я оставался нем. натуре свихнулся?!) не на шутку сдрейфившим зампотехом. И в приемном покое "Новинок" - заведения куда более серьезного, чем неврологический "дома отдыха" на Бехтерева... Военврач Терентьев выглядел устало. Попросил на бумаге изложить квинтэссенцию. Я поведал ему о Стриже, мертвой петлей баламутившем тополиную заметь Тверского... - Вот вы пишете, что летали по бульвару. Это как же следует понимать - метафорически? "Ну, да - метафорически..." - уныло накарябал я. - Уф, молодой человек! - выпустил пары военврач. - Ваше счастье, что за эти сутки я покемарил часа два. Командира роты Крупко, караулившего за дверью, призвали в свидетели парадного исцеления. До его появления был расписан сценарий: - Я жму на особые точки - вы издаете нечленораздельные звуки. Японская гимнастика по восстановлению речи пародировала самосуд, учиненный ревнивым венецианским мавром. - Ма-ма мы-ла ра-му, - перебирал я в памяти букварь, - мы не ра-бы! Режиссер хмурился: смотри, не переусердствуй! Я утаил от психиатра, что и сам неоднократно наступал на горло собственной песне. Наконец, сеанс увенчался триумфом самурайской науки. Крупко просиял: - Запомни хотя бы имя того, кто тебя вылечил! Я растроганно поблагодарил смущенного знахаря. Допетрил ли ротный, что его обмишулили? Если да - он лицедей не чета нам обоим! А имя доктора мне и впрямь пригодилось в будущем. |
|
|