"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

послан ему свыше за то, что он - предвидя разрыв зятя с дочерью - безропотно
принял на себя заботы о малышке Ане...
Что и говорить, не об этом я мечтал! Но так сложилось, карта так легла.
После отбоя, сдав наряд по штабу, я прокрался в кабинет зампотеха.
Дверь отомкнул еще до пересменки. Ищейка Шавель дрых дома - но поджилки
тряслись, пока я наверчивал матовый диск.
- Алло, Машка?
- А, Стрижик? Привет!.. - Еще в Москве она окрестила меня пугливой
птахой.
К услугам бригадной связи я прибегал нечасто, но в интонации сразу
распознал подвох. В принципе, ничего из ряда вон не произошло:
третьекурсница факультета журналистики объявляла о своем намерении выйти
замуж за физматовского дипломника. Полтора года свирельных грез накрыло
литаврами единого мига. Я пожелал ей рая в шалаше. Она чирикнула:
"Прости!" - и перепорхнула из-за окружной дороги поближе к Садовому кольцу.
Кто из нас птичка, Маша?.. Житье с Димой не заладится: в совместной
жизни он проявит себя садистом - то ли вымещая собственные комплексы, то ли
вообще имея ряд претензий к нашему с тобой ретивому генотипу. Выйдя на
гражданку через психбольницу, я женюсь - как бросаются головой в омут. Нужна
ли миру эта слоеная жертва? Эта разъятая надвое прищепка еврейской парочки -
природой призванная закусить краешек полотняных детских трусиков?..
Еще как нужна, профетически необходима! Ибо ассимиляция закрепляет
народ на ветру что та прищепка: порождая сочувствие к поющим Лазаря бродягам
и невзначай зачиная гениальных чудаков-полукровок. А ежели от этого кому
дискомфортно - так ведь не бывает пасхи без крестного пути!
Я обмяк за дубовым столом в кальсонах. Судьбоносные минуты вечно
застают в неглиже. Там, в Москве, на втором этаже главного сборного пункта,
с нас тогда тоже содрали одежу. Маша - чьих обкусанных губ я прощально
коснулся - с запрокинутой головой замерла у турникета. Стеклобетонный
просвет явил ей мои порабощенные мощи, проходящие медосмотр под перекрестным
матом цепных дембелей. И как бы ежик затылка впредь ни уповал на
пилотку-невидимку - нагота души не уставала навлекать нагоняи...
На этот раз я даже не ощутил мурашек. Накануне у меня вышла драка с
Тяном. Пахомов и Бобер натравливали коротышку - и в итоге тот активно стал
нарываться. Я заехал ему подошвой в ключицу прямо на вечерней поверке. Из
строя кореец потащил меня в гладильню. Главное - я сознавал - зажать его, не
дать прыгнуть. Скрученный в бараний рог каратист люто хрипел. Обступившие
нас бойцы ржали. Но он все же вывернулся: вскочил на тумбочку и, схватив
утюг, ринулся на меня. И снова Нестеренко пришел на выручку - бросив на кон
собственную репутацию: ибо один звероподобный чеченец, из
прикомандированных, едва не вписался за прыткого пигмея...
В пылких своих эпистолах из учебного полка я, пожалуй, чуть
перебарщивал с чувственными абстракциями. Иные из них могли показаться Маше
утопией в духе Кампанеллы. Прописать журавля у себя в Перловке либо самой
поудобней разместиться в элитарном синичнике - вот дилемма, разрывавшая
сердце моей возлюбленной. Кличка "Стриж" оказалась орнитологической ошибкой.
- Что вы здесь делаете? - шагнул во мрак переведенный к нам из Монголии
плечистый офицер, с вечера заступивший дежурным по штабу.
Барахло его намедни я перевозил на съемную квартиру. В день переезда он
держался накоротке, жена угощала солдат сардельками с гречкой. Теперь же -