"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

памятника Пушкину.
Я опешил от его наглости и отдал последнее. Назавтра прождал его битых
два часа. В рюмочной он сообщил, что Лида в командировке, что они недавно
обменяли квартиру, и неосмотрительно назвал новый адрес. Рассвирепев, я
ринулся на Ломоносовский проспект. Звонок с бодуна осип - я вмазал
костяшками по дерматину. Переполошенный жулик оперся подбородком на цепочку:
- Ну, где ты был? Я тебя ждал-ждал!..
Отлично зная, что врет, я процедил:
- Знать, не судьба.
Он сунул в проем два пятирублевых фантика - и я не прощаясь сбежал по
ступенькам. Инцидент был исчерпан, и Лида о нем не узнала. Тем паче, очень
скоро посольский лис почил в бозе.
Итак, порочность в себе самом я настойчиво отграничивал от
злонамеренности окружающих. Играя разом и зрителя, и главного героя, я
мирволил своим выходкам - во имя завершенности эпоса дней. Всяческие
лейтмотивы - сторонние миазмы - смело отсекались алебардой морали: сюжетный
ствол от этого не истощался...
Третий или четвертый визит в столицу связан был с поступлением в
Литинститут. Минская поэтесса Леля Кошкина, вездеходная, как
бронетранспортер, вняв мольбам, взяла меня на буксир. Этому провиденциально
способствовала моя цидулка, оставленная под чернильницей в ее отсутствие.
Вместо подписи, я пририсовал петлю. Графические способности просыпались во
мне в зыбучую годину!.. Натерпевшись от наркота, делившего всех двуногих на
"марсиан" и "немцев" ("Все немцы - братья! Все марсиане - лужицы!" - звучал
выспренний девиз поэта Леши Жданова), Леля приняла аскезу и лишь однажды,
прильнув к моему окну, позволила себе жалостливый расслабон:
- У вас приятный райончик...
Но оба мы в равной мере рвались на северо-запад: она - как позже
выяснится - чтоб забеременеть от пермяцкого самородка и устроиться
корректоршей в "Кинонеделю Минска"... Вадим, перелагатель исландских саг (по
неофициальным сведениям - половой гигант), приплелся проводить дочерей: ее и
конопатую Сашеньку. Дыша перегаром у бочки с квасом, нараспев сознался в
финансовой несостоятельности. Я охотно ссудил медяк легендарному
дебоширу-полукровке - и тот, заслонив бокалом заплывший глаз, выдал мне
напутственную стратегему:
- Главное в жизни - встретить женщину, согласную нас на себе тащить!
Бывший фронтовик принял за эталон жертвенность окопных сестер
милосердия.
Дом Герцена, где обучали рукоделию во всех жанрах - от эпопеи до
эпитафии, со зданием ГУЛАГа разделяла Большая Бронная, тишайшая улочка.
Бывшему особняку славного звонаря эмиграции противополагалась грозная
резиденция опричнины, в нужный момент готовая возродиться. По дворику,
запруженному трансцендентными чучелами, шастал ошалелый я в сопровождении
трех граций: сестриц Кошкиных и жидковолосой Овчинниковой. Минский квартет
развеселил Лебедева - спеца по Тютчеву и Тредиаковскому, которому я подал
верительную грамоту от его бывшего студента-заочника.
- Уверен, все пройдет без сучка, без задоринки! - одобрил выпивоха мою
подборку.
Но последнее слово оставалось за Винокуровым. Одутловатый классик в
неизменной бархатной двойке, похожий на нэцкэ - того самого божка, которому