"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу авторанегласному лидеру:
- Заподло! Теперь ушлют к черту на кулички! Туповатый типограф нашил погоны на полгода позже Нестеренко, я ж - еще через полгода. Без пяти минут дембель брал у меня, ученого "внучка", уроки Ренессанса: а долг, как известно, платежом красен. - Бобрукевич, Марговский - в сушилку! - скомандовал амбал. - Что, припухло, чмо? В торец пацана бить? - рядовой зажал ефрейтора в тиски. - Показать, как это делается? Учись, пока я жив! - С-саня-я-а, не на-ада-а!!! - взмолился тщательно утрамбовываемый Бобер; почки, печень, желудок - все слиплось в один истошно визжащий ком. - Саня, хватит, пожалуйста!.. - прошептал я, побледнев. Именно в армии я узнал истинную цену хваленой дружбе народов. Еще на путейской практике бросилась в глаза садистическая зацикленность Кузменко не столько на мне, сколько на хлипком узбечонке - не помню его фамилии. Что как задохлику с хлопковых полей перепадало за басмачей - россказнями о которых, возможно, сызмала пичкали кубанца?.. Время от времени до нас долетали жуткие слухи о межплеменной поножовщине на трассе и даже о сожжениях живьем. На БАМе горцы заперли бревном таежную времянку с тремя запорожцами и, облив горючим, чиркнули спичкой... Конфликты вспыхивали не только на стыках рас и конфессий: взаимная ненависть порою питала стебли, росшие из единого корня. Так, возможно, горбоносый брюнет с берегов Днепра, вопреки утопиям панславизма, на дух не выносил блеклого новгородца - лелея в своих генах то ли месть покаравшей древлян княгини Ольги, то ли ненависть Мазепы к империи Петра Великого. "руховским" радикалам... Да и в наскоках Бобрукевича на мою праздность - налицо осуждение семитской ушлости. Хотя, пожалуй, здесь все обстоит сложнее. Я ведь умудрился дослуживать в родном городе, и меня нередко навещали друзья. Вот и повадилась на КПП архитекторша Тома Крылова - томная, с синеватыми подглазьями и венозными ногами. Нас когда-то знакомила попрыгунья Ханка, примадонна студенческого театрика. Еврейка на четверть, наружностью Тома обладала вполне славянской; предки же бригадного печатника происходили из Бульбонии - как пренебрежительно обзывали Белоруссию казахстанские гансы. - Хорошая девушка! - тряхнул чубом Бобер, выросший на поведенческих клише послевоенного кино. - Нравится? Забирай... - передернул плечами я, боготворивший одну лишь Машу из подмосковной Перловки. - Нехорошо ты как-то сказал! - скрипнул сапогами доморощенный ригорист. Убежден, это и было последней каплей: надо же, залетный хлыщ сходу урвал себе теплое местечко, да еще осмеливается перебирать наших девчат! Учуяв любовный фарт незаконного еврейского барчука, ефрейтор скрестил в подкорке ксенофобию с половым отбором - ничуть не подозревая, что сей сплав изначален. Впрочем, он не был потомственным жидомором и, даже проведай он о том, что Тома - квартеронка, все равно увлек бы ее в ритме вальса прямиком в ЗАГС, чтобы по утрам в семейных трусах жарить омлет... В "Апофеозе беспочвенности" Льва Шестова я обнаружил созвучный моим |
|
|