"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора - И как далеко? - попытался уточнить я.
- Как захочешь, - ответила она. У входа в метро я нащупал в кармане двушку. - Алле? - мурлыкнула мне в ухо кривляка. Беря трубку, она вечно манерничала - вместо привычного "алло" произносила "алле": не через "е", а через "е". Будто подстегивала ученого зверька. Ей это казалось верхом изысканности. Но я ведь, в отличие от нее, не боялся выглядеть некомильфо. Да и к цирку особого доверия не питал: не видя никакой разницы между тявкающей "ап!" раскрашенной дрессировщицей и отзывающейся послушным "ав!" курчавой болонкой. Вот почему мой финальный пассаж содержал всего две нормативных лексемы: "я" и "тебя". Все прочее отдавало мастерской сапожника... Лицо Бабушкиной приняло восковой оттенок - о чем мне спустя многие годы поведала Ника Мкртчян (кстати, ее миссия наблюдателя ООН не была окончена: еще как минимум при двух моих женах-возлюбленных ей суждено было состоять присяжной поверенной). В подземке со мной произошел невероятный случай. Трогаясь плавно, поезд, на который я опоздал, явственно прогудел две чистые ноты: "ми-ля" (будто прикидывая расстояние до следующей остановки). Сей же миг по ту сторону перрона из туннеля вынырнул встречный и, тормозя, заскрежетал по рельсам: "си-ля-соль/диез-ля-до". После краткой паузы, отрыгнув часть пассажиров, новый состав устремился во тьму - с тем же точно спринтеровским кличем "ми-ля". И тогда, мысленно соединив звуковые звенья - я вдруг осознал, что слышу увертюру чего-то величественного, стройного, сравнимого разве что с девятой симфонией Бетховена. Трубили горны, отчаянно завывали недоставало музыкального образования, чтобы все это перенести на нотную бумагу... Вернувшись в общежитие, я с головой окунулся в стихописание. Поэма называлась "Надежда Нежданова". Реальный прототип у героини отсутствовал, и уж тем паче не состояла она в родстве с прославленной певицей Большого театра. Это был самопроизвольный сеанс белой магии - благо, четырехстопный амфибрахий как нельзя лучше имитировал стук колес: "Я вижу сквозь марь: у зрачков светофора - цвета созревания яблок в саду, и самое спелое жадно краду - рванувшись на красный с оглядкою вора. Как будто в полуденном дальнем краю для Нади Неждановой ветвь наклоняю... Но где я? Я этого места не знаю, одну только музыку здесь узнаю. Пустынная площадь простерлась окрест; как две дирижерские тени чудные, в любви объясняются глухонемые, и каждый из них для другого - оркестр... Минуту спустя я на площади новой. Проси у меня, о чем хочешь проси, толпа крикунов на стоянке такси: сполна я владею безмолвья основой! Уймись, перекрестка наземный язык! По милости вышней умолкни, столица! Ночной эскалатор. Случайные лица в себе воплощают Случайности лик. Все в тусклом, почти стеариновом свете ползущих наверх цилиндрических ламп, холодных - подобно остывшим телам безвестно угасших свечей и столетий. Ступени частят - позвонки на хребте дракона, скользящего в самое пекло. А время бежит, озирается бегло. Внизу его ждут: да, как видно, не те... Мгновенье до спуска - и с чувством разлуки на мрамор платформы ступает каблук. О, гулкое эхо! Случайности звук в себе воплощают случайные звуки. Ты - слушатель вольный тиши вечевой. Но грохот колес - порожденье неволи. Садись в этот |
|
|