"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

- И как далеко? - попытался уточнить я.
- Как захочешь, - ответила она.
У входа в метро я нащупал в кармане двушку.
- Алле? - мурлыкнула мне в ухо кривляка.
Беря трубку, она вечно манерничала - вместо привычного "алло"
произносила "алле": не через "е", а через "е". Будто подстегивала ученого
зверька. Ей это казалось верхом изысканности. Но я ведь, в отличие от нее,
не боялся выглядеть некомильфо. Да и к цирку особого доверия не питал: не
видя никакой разницы между тявкающей "ап!" раскрашенной дрессировщицей и
отзывающейся послушным "ав!" курчавой болонкой.
Вот почему мой финальный пассаж содержал всего две нормативных лексемы:
"я" и "тебя". Все прочее отдавало мастерской сапожника...
Лицо Бабушкиной приняло восковой оттенок - о чем мне спустя многие годы
поведала Ника Мкртчян (кстати, ее миссия наблюдателя ООН не была окончена:
еще как минимум при двух моих женах-возлюбленных ей суждено было состоять
присяжной поверенной).
В подземке со мной произошел невероятный случай. Трогаясь плавно,
поезд, на который я опоздал, явственно прогудел две чистые ноты: "ми-ля"
(будто прикидывая расстояние до следующей остановки). Сей же миг по ту
сторону перрона из туннеля вынырнул встречный и, тормозя, заскрежетал по
рельсам: "си-ля-соль/диез-ля-до". После краткой паузы, отрыгнув часть
пассажиров, новый состав устремился во тьму - с тем же точно спринтеровским
кличем "ми-ля". И тогда, мысленно соединив звуковые звенья - я вдруг
осознал, что слышу увертюру чего-то величественного, стройного, сравнимого
разве что с девятой симфонией Бетховена. Трубили горны, отчаянно завывали
скрипки, жизнь катилась в тартарары, ко всем чертям! Жаль вот только,
недоставало музыкального образования, чтобы все это перенести на нотную
бумагу...
Вернувшись в общежитие, я с головой окунулся в стихописание. Поэма
называлась "Надежда Нежданова". Реальный прототип у героини отсутствовал, и
уж тем паче не состояла она в родстве с прославленной певицей Большого
театра. Это был самопроизвольный сеанс белой магии - благо, четырехстопный
амфибрахий как нельзя лучше имитировал стук колес:
"Я вижу сквозь марь: у зрачков светофора - цвета созревания яблок в
саду, и самое спелое жадно краду - рванувшись на красный с оглядкою вора.
Как будто в полуденном дальнем краю для Нади Неждановой ветвь наклоняю... Но
где я? Я этого места не знаю, одну только музыку здесь узнаю. Пустынная
площадь простерлась окрест; как две дирижерские тени чудные, в любви
объясняются глухонемые, и каждый из них для другого - оркестр... Минуту
спустя я на площади новой. Проси у меня, о чем хочешь проси, толпа крикунов
на стоянке такси: сполна я владею безмолвья основой! Уймись, перекрестка
наземный язык! По милости вышней умолкни, столица! Ночной эскалатор.
Случайные лица в себе воплощают Случайности лик. Все в тусклом, почти
стеариновом свете ползущих наверх цилиндрических ламп, холодных - подобно
остывшим телам безвестно угасших свечей и столетий. Ступени частят -
позвонки на хребте дракона, скользящего в самое пекло. А время бежит,
озирается бегло. Внизу его ждут: да, как видно, не те... Мгновенье до
спуска - и с чувством разлуки на мрамор платформы ступает каблук. О, гулкое
эхо! Случайности звук в себе воплощают случайные звуки. Ты - слушатель
вольный тиши вечевой. Но грохот колес - порожденье неволи. Садись в этот