"Григорий Марговский. Садовник судеб (роман) " - читать интересную книгу автора

перевел его "Поэму зажженных свечей". Хадеев, выступивший идейным
вдохновителем этой акции, направил меня к своему бывшему питомцу - Петру
Аггеевичу Кошелю, ныне шишке в отделе поэзии нацменьшинств.
Аггеич был женат на дочери Слюнькова - некогда первого секретаря
Бульбонии. Как водится, в столичный "Совпис" исправного зятька тиснули по
номенклатурным каналам. Невзрачный очкарик, от природы хроменький, облезлый,
и чем таким он покорил свою цекашную цыпочку? Видать, невеста была и вовсе
красы неописуемой!..
Земляка Кошель принял радушно. В ту секунду, когда я к нему заглянул,
он давился куском балыка, густо намазанным едкой аджикой. Холодильник в его
кабинете был всегда забит доверху: в юности бедолаге случалось живать
впроголодь. Но угощать меня он не стал. Пробежав страницу-другую, звякнул в
"Дружбу народов": дескать, у нас это все равно не пройдет, а вот там - чем
черт не шутит!
Строя радужные планы, я прошагал три квартала в сторону площади
Восстания. Тертый калач с фамилией Рахманин, сощурясь на форзац рязановского
сборника, иронично заметил:
- Ну вылитый центурион!
Перевод мой так нигде и не появился. Спровадив землячка за дверь,
Аггеич перезвонил соратнику по борьбе и добавил парочку смачных эпитетов. Но
я тогда ни об этом - ни сном, ни духом. Между тем почвенническая эрозия
медленно, но верно разъедала клочок чудом выжившей при тоталитарном режиме
отечественной литературы...
Старейший член "Русской партии" - после октябрьского мятежа Кошель с
головой окунется в родную историю. Один из застрельщиков лапотного нацизма,
потерпевшего временное поражение при первом и последнем демократически
избранном президенте России, с удвоенным энтузиазмом примется за летопись
террора. Якобы летопись. Якобы террора. Цель его кабинетных потуг -
выработать новую, эффективную тактику для штурмовых бригад красно-коричневой
нечисти.
...Межиров не принял зыбкости моих юношеских наваждений, вычурность
метафор претила ему не меньше. Оно и понятно: сухость и скупость его
собственного почерка мало к тому располагали. Как человек он окажется не
просто скуп и сух, но лишен и малой толики сострадания. В конце 80-х,
выезжая на ул.Воровского в лакированной колымаге, член правления СП случайно
собьет актера Гребенщикова из труппы Анатолия Васильева. Обделавшись со
страха, он позорно сбежит с места аварии - оставив свою жертву умирать на
асфальте. Несколько дней проведет на чужой даче, дрожа и скрываясь от
закона. Но ветеранские заслуги зачтутся лихачу - его отпустят с миром в
Штаты: таков уж двойной стандарт совковой юриспруденции!..
Итак, я был подходящим кандидатом на роль закланного тельца.
Влиятельных московских марранов мало прельщала моя куцая родословная.
Проявить национальную (читай: человеческую) солидарность, тем самым
подвергнув себя риску атаки со стороны ксенофобов? Помилуйте, да ради кого!
Если бы сынок чей, племянник на худой конец - тогда другой разговор... Это
играло на руку охотнорядцам всех мастей, как скаженные горланившим "ату
его!" при виде моей полнейшей незащищенности. Фанаберия не по рангу всем
всегда выходила боком. Был бы я умней - вжал бы голову в плечи, завилял
послушным кандибобером: а там, глядишь, и отыскались бы щедрые меценаты.
Взять, к примеру, ту же Бабушкину: ее идеал вожделенно воплотится в