"Томас Манн. Непорядок и раннее горе (Новелла)" - читать интересную книгу автора

В детской еще горит свет. По стенам тянется расписанный пестрыми
картинками фриз, на большой полке в беспорядке накиданы игрушки,
лошадь-качалка, с алыми лакированными ноздрями, стоит, упираясь копытами в
гнутые раскрашенные полозья, а на покрытом линолеумом полу валяются дудка,
кубики, вагончики...
Белые кроватки с сетками поставлены совсем близко друг от друга.
Кроватка Лорхен в углу у окна, Байсера - чуть поближе к середине
комнаты.
Байсер спит. Как и всегда, он звучным голосом прочитал молитву, не без
подсказки "сизой Анны", и тотчас же словно провалился в сон, в бурный,
пылающий багрянцем, непробудно крепкий сон; теперь хоть пали над ним из
пушек - не услышит; руки со сжатыми кулачками закинуты на подушку, волосы
неловко нахлобученного "паричка" слиплись в яростном сне.
Кроватку Лорхен обступили женщины. Кроме "сизой Анны", у самой сетки
стоят дамы Хинтерхефер, оживленно переговариваясь то с нею, то между
собой. Когда входит профессор, они поспешно отступают в сторону, и тут он
видит Лорхен: бледная, она сидит среди своих маленьких подушек и плачет
так горько, как никогда еще не плакала на памяти доктора Корнелиуса.
Красивые маленькие руки беспомощно лежат на одеяле, ночная рубашка,
отороченная узкимл кружевами, соскользнула с хрупкого, как у воробышка,
плеча, а голова, любимая эта головка, со слегка выдавшимся вперед
подбородком, точно цветок сидящая на тонком стебле шейки, запрокинута
назад, так что плачущие глаза Лорхен устремлены наверх, в угол между
потолком и стеной, и кажется, будто она поверяет свою великую беду кому-то
невидимому. Но, может быть, девочка просто содрогается от рыданий и оттого
покачивается и никнет ее головка, а подвижной рот с изогнутой верхней
губкою полураскрыт, как у маленькой mater dolorosa [Скорбящей божьей
матери (лат.)]. Потоки слез льются из ее глаз, и она не перестает
испускать тихие жалобные стоны, нисколько не похожие на преувеличенные,
надсадные вопли маленьких неслухов; о большом и настоящем сердечном горе
свидетельствуют эти стоны, и у профессора, который вообще не в силах
видеть плачущей Лорхен, а плачущей так, как сейчас, он никогда ее не
видел, вызывают чувство нестерпимого сострадания.
И в первую очередь это чувство оборачивается острым раздражением против
толкущихся здесь дам Хинтерхефер.
- Полагаю, - говорит он, повысив голос, - что стол еще не накрыт к
ужину. Но все хлопоты, видимо, возлагаются на госпожу Корнелиус?..
Для чуткого слуха представительниц третьего сословия этого
предостаточно. Разобиженные, они удаляются; ко всем неприятностям, еще
Ксавер Клейнсгютль, стоя в дверях, строит им вдогонку насмешливые гримасы.
Выходец из низов общества и, так сказать, с младых ногтей к этому
обстоятельству привыкший, но обожает подтрунивать над социальным падением
дам.
- Девочка моя, девочка, - сдавленным голосом говорит профессор и,
опустившись на стул возле кровати, обнимает маленькую страдалицу. - Что же
это случилось с моей девочкой?
Лорхен орошает его лицо слезами.
- Абель... Абель... - запинаясь и всхлипывая, бормочет она. - Зачем...
Макс... не мой брат? Пусть... Макс... будет мой брат!..
"Какая беда, какая непоправимая беда!.. Вот что натворили эти танцы,