"Томас Манн. Непорядок и раннее горе (Новелла)" - читать интересную книгу автора

- Не скучайте же, веселитесь, пожалуйста! - говорит он, пожимая руки
Меллеру и Герцлю, одновременное ним вскочившим с мест. И уходит в свой
кабинет, в свое тихое царство; там он опускает жалюзи, зажигает настольную
лампу и садится за работу.
Эта работа в конце концов не требует спокойной обстановки: несколько
писем, кое-какие выборки. Разумеется, сейчас Корнелиус немного рассеян.
Он весь во власти мимолетных впечатлений - тут и жесткие туфли
господина Гергезеля, и тонкий голосок, послышавшийся из пышных телес
Пляйхингер. Он сидит и пишет или, откинувшись в кресле, смотрит в
пространство, а мысли его убегают к баскским песням, собранным Меллером, к
преувеличенному смирению и фальшивому пафосу ГерЦля, к "его"
Карлосу, ко двору Филиппа Второго. "Странная, таинственная штука -
разговоры, - думает он. - Они податливы и сами собой сворачивают на то,
что тебе всего интереснее". Он замечал это уже не раз. Между тем он
прислушивается и к шумам домашнего бала, впрочем весьма умеренным. До него
доносится только невнятный говор, не слышно даже шарканья. Да они,
собственно, и не шаркают, не кружатся, а как-то странно шагают по ковру,
который им нисколько не мешает, и ведут своих дам не так, Как было принято
в дни его юности, и все это под граммофонную музыку, сейчас больше всего
занимающую Корнелиуса, - под эти диковинные мелодии нового мира, в
джазовой оркестровке, гремящей ударными инструментами; граммофон отлично
воспроизводит их медные звуки, равно как и отрыви стое щелканье кастаньет;
это щелканье тоже отдает джазом, а отнюдь не Испанией. Да, да, не
Испанией! И тут он снова возвращается в русло при вычных мыслей.
Полчаса спустя Корнелиуса осеняет мысль, что с его стороны было бы
очень мило внести свой вклад в это празднество в виде сигарет. Не годится,
думает он, чтобы молодые люди курили у него в доме собственные сигаре ты,
хотя им самим это, пожалуй, даже невдомек. Он идет в опустевшую столовую,
извлекает из своего запаса в стенном шкафчике коробку сига peт, - надо
сказать, не из лучших, вернее, не из тех, какие он предпочитает, - эти, на
его взгляд, слабоваты и слишком длинны, и он ими поступится охотно, раз
представился такой случай, а для молодежи хороши и такие.
С сигаретами он идет в гостиную; улыбаясь, помахивает коробкой в
воздухе, раскрывает ее, ставит на камин и, немножко постояв, уже чувствует
себя вправе удалиться.
Сейчас как раз перерыв в танцах, граммофон безмолвствует. Вдоль стен
гостиной, возле старинного столика с гербами, в креслах перед камином, кто
стоя, кто сидя, непринужденно болтают молодые люди. На ступеньках
внутренней лестницы, на потрепанной плюшевой дорожке, амфитеатром
расположились юноши и девушки: например, Макс Гергезель рядом с дебелой
Пляйхингер, которая не сводит с него глаз, в то время как он, полулежа,
размахивает рукой и что-то ей рассказывает... Середина гостиной пуста;
только под самой люстрой, нескладно обнявшись, бесшумно, сосредоточенно,
завороженно кружатся двое "маленьких" в своих голубых платьицах. Проходя
мимо, Корнелиус нагибается, говорит несколько ласковых слов, гладит детей
по головкам, но они не отвлекаются от своего маленького и очень важного
дела. У двери своего кабинета он оглядывается и видит, как студент,
будущий инженер Гергезель, вероятно, потому, что заметил профессора,
соскакивает со ступеньки, разлучает Лорхен с братом и, без музыки,
начинает препотешно с нею танцевать. Согнув колени и присев на корточки,