"Томас Манн. Тонио Креген (Новелла)" - читать интересную книгу автора

- Мне подумалось, хорошо бы разок прокатиться на пароходе в Копенгаген,
и вот я уж стою здесь и не налюбуюсь на эту благодать. Омлет только,
конечно, не следовало есть, потому что ночь будет бурная, это сам капитан
сказал, а с этакой тяжестью в желудке нам круто придется.
Тонио Крёгер, втайне умиляясь, выслушивал весь этот благодушный вздор.
- Да, - заметил он, - здесь, на севере, пища вообще слишком тяжелая. От
нее становишься грустным и неповоротливым.
- Грустным? - переспросил молодой человек и в недоумении уставился на
него. - Вы, верно, не из здешних краев, сударь? - внезапно осведомился он.
- Да, я приехал издалека, - отвечал Тонио Крёгер и сделал
неопределенное движение рукой, словно отмахиваясь от чего-то.
- А впрочем, вы правы! - воскликнул молодой человек. - Ей-богу, правы,
говоря про грусть! Я сам почти всегда грущу, особенно в такие вот вечера,
когда звезды высыпают на небо. - И он опять защемил подбородок большим и
указательным пальцами.
"Не иначе как пишет стихи, - подумал Тонио Крёгер, - глубоко
прочувствованные, купеческие стихи..."
Надвигалась ночь, и ветер так усилился, что разговаривать стало
невозможно. Они решили немного соснуть и пожелали друг другу спокойной
ночи.
Тонио Крёгер вытянулся на узкой койке, ему не спалось. Жестокий ветер и
терпкий запах моря странно взбудоражили его, заставили тревожное сердце
биться в боязливом ожидании каких-то радостей. Вдобавок качка, особенно
ощутимая, когда пароход соскальзывал с отвесной водяной горы и винт
судорожно, вхолостую работал в воздухе, вызывала у него мучительную
тошноту. Он снова оделся и пошел наверх, на палубу.
Тучи стремглав проносились мимо месяца. Море плясало. Волны уже не
катились друг за дружкой, округлые и равномерные; в бледном мерцающем
свете луны море, насколько хватал глаз, было разодрано, исхлестано,
изрыто; оно, как пламя, выбрасывало гигантские языки, которые лизали борт
парохода; вдруг вздымало над зияющими пенными пропастями фантастические
зубчатые тени; казалось, его руки, увлекшись безумной игрой, швыряют
высоко в воздух кипящее месиво. Пароходу приходилось трудно:
шлепая, переваливаясь, пыхтя, пробирался он сквозь этот ералаш, и из
его утробы порой доносились рыканье титра и рев белого медведя, жестоко
страдавших от качки. Человек в клеенчатом плаще с капюшоном и фонарем,
прицепленным к поясу, широко расставляя ноги и все-таки с трудом удерживая
равновесие, шагал взад и вперед по палубе. Немного поодаль, низко
перегнувшись через борт, стоял молодой человек из Гамбурга; ему было плохо.
- Боже мой, - сказал он глухим прерывающимся голосом, заметив Тонио
Крёгера, - что ж это за восстание стихий, сударь! - но тут же вынужден был
прервать свою речь и торопливо отвернуться к борту.
Тонио Крёгер, вцепившись в натянутый канат, смотрел на этот неистовый
разгул. В его душе поднималось ликованье, достаточно мощное, как ему
казалось, чтобы пересилить и ветер и бурю. Песнь, обращенная к морю,
окрыленная любовью, звучала в нем:
Друг давней юности, прибой, Я снова встретился с тобой!
На этом стихотворение иссякло. Оно не было закончено, не обрело формы,
не сложилось в нечто целое. Сердце Тонио Крёгера ожило...
Он долго стоял так; затем растянулся на скамье возле рубки и стал