"Генрих Манн. Зрелые годы короля Генриха IV " - читать интересную книгу автора

спорил с немецким архиепископом, которому переход в протестантство стоил
престола, с тех пор он считал одну лишь мессу верной опорой престолов; он и
тут настоятельно советовал пойти к мессе. Генрих покинул свой кружок,
протиснулся к гугеноту Агриппе и открыл рот, чтобы, глядя ему в глаза,
сказать свое слово. Он сказал бы: "Я этого не сделаю", - Агриппа тоже этого
ждал. Но тут некий дворянин, по имени Шико, тронул короля за рукав. Шико
имел право высказывать все, о чем другие помалкивали, а потому назывался
шутом короля и, обладая незаурядным умом иронического склада, создал себе
из этого должность. Король делал вид, будто и вправду утвердил его в такой
должности, и временами поручал дворянину, носившему звание шута,
распространять истины, в которых сам не хотел еще признаться. Новые истины
прежде всего разрешены шуту. Шико подтолкнул короля и, перебивая его, изрек
во всеуслышание:
- Приятель! Ты, кажется, болен. Поставь себе клистир из святой воды.
Над человеком, который прослыл шутом, кажется, принято смеяться?
Однако стоявшие вблизи умолкли, и постепенно молчание распространилось на
всю залу, стало гнетущим. Заполнившая ее толпа почувствовала вдруг, что
здесь больше нечем дышать; окна распахнулись в темноту; и так как все
поспешили к окнам, Генрих и старый друг его Агриппа очутились одни посреди
залы. Оба побледнели, они заметили это при свете внесенных канделябров. Они
молчали, поглощенные одинаковым ощущением, что последнее слово произнесено.
Агриппа, бывало, сочинял желчные стихи, когда, на его взгляд, король
платил ему неблагодарностью. Он был бодр духом, красноречив и до сих пор
всегда без колебаний высказывал своему королю жестокую истину. Не страшно
вызвать неудовольствие и даже перенести немилость. Но тут другое: слишком
явно было, что король страдает. Агриппа опустил взор, прежде чем сказать:
- Вы долго и храбро сопротивлялись.
- Это еще не конец, - поспешно возразил Генрих. Вместо ответа Агриппа
поднял взор.
- Агриппа! - приказал Генрих. - Воззовем вместе к господу богу нашему.
- Я к вам взываю, сир, и прошу: "Дай мне уйти под сению креста..."
- Дю Барта умер во имя этого, - заметил Генрих. - А мы с тобой друг
друга знаем. Мы жить хотим. - Затем они вышли.
Они сели на коней и там в открытом поле увидали сторожевые огни,
палатки, целый военный лагерь; никто из приближенных короля не подозревал
об этом, даже и внимательный д'Обинье. Значит, ты, Генрих, формировал новую
армию взамен той, которая разбежалась; ты тайком писал бессчетные письма,
слал гонцов, на расстоянии ободрял и воодушевлял своих дворян такими
словами, которые не даны Агриппе, хотя он и поэт. Ты творил это втайне,
Генрих, в то время как для отвода глаз ты водился с искателями приключений
и готовился отречься от своей веры.
- Сир! - вслух сказал Агриппа. - Я уже не прошу, чтобы вы дали мне
уйти под сению креста...
Король не показал виду, что услыхал его; он отдавал распоряжения,
необходимые для того, чтобы в ближайшем будущем выступить на Руан. Раз
Париж пока что взять нельзя, надо поскорее отобрать у Лиги столицу
Нормандии, а Майенна и Фарнезе надо отвлечь к северу, на поля сражения, уже
знакомые одному из них. Агриппа д'Обинье разгадал этот план и порадовался
его мудрости, когда сопутствовал своему удивительному королю, объезжавшему
лагерь. Но тут его ждала новая неожиданность. Король окликнул одного из