"Генрих Манн. Зрелые годы короля Генриха IV " - читать интересную книгу автора

поддается человеческий дух. Когда настало утро, площадь наполнилась
народом, и враг покойного судьи, стоявший у подножия виселицы, принялся
выкрикивать, какой предатель Бриссон и как он хотел сдать Париж королю, а
тот покарал бы город, и всем им, всем до единого пришел бы тогда конец.
Народ! Ты спасен, Бриссон вон там, на виселице. Действительно, там висит
кто-то, на теле одна рубашка и лицо почерневшее. И это - президент
королевского парламента, и это - величайшее сокровище нашей бедной страны,
одно из немногих, уцелевших в ней?
Никто не пошевельнется, толпа застыла от этого зрелища, каждого вновь
приходящего тотчас охватывает оцепенение. По краям площади расставлены
подручные палача, они кричат, что заговорщики были богаты и что дома их со
всем добром по праву достанутся народу. Никто не пошевельнется. Грабить
доводится не каждый день, казалось бы, надо воспользоваться случаем, однако
народ молчаливо расходится по домам. Только отойдя на некоторое расстояние
от места казни, он поднял голос. И один из шестнадцати услыхал, как люди
говорили, что в это утро дело короля Франции выиграно, стоит лишь ему
самому отречься от не правой веры. Члена совета шестнадцати, по ремеслу
портного, это порядком озадачило, и он в бешенстве крикнул, что король не
преминет перерезать горло всем шестнадцати, за вычетом одного.
Король, окруженный своими искателями приключений, знал, что говорили в
Париже, однако не собирался никому перерезать горло и спокойно выслушивал
искателей приключений - не из любопытства. Он и без того знал, каковы
взгляды таких людей и какого совета можно ждать от них. Отречься
немедленно, и столица откроет свои ворота! Такие люди опираются на
собственный опыт, на собственные промахи и упущения. Об этом они усерднее,
чем когда-либо, рассказывали теперь двору, который был и походным лагерем;
и так как они целых два дня считались друзьями короля, предостережения их
не остались без внимания. У Генриха слух был тонкий. В шуме большой залы, с
виду отдаваясь природному легкомыслию, он улавливал чужие разговоры, и даже
по несколько одновременно. Молодые люди, которые не были видны королю, но
которых выдавали их свежие голоса, выслушивали поучения испытанных знатоков
жизни и поддакивали им. Жулик д'О не признавал бедности, ее надо избегать
во что бы то ни стало.
- Таким бедным, как король, быть нельзя, - подтвердил Рони.
Генрих, хоть и смеялся в эту минуту, однако не упустил ни слова. После
своего Рони услышал он и своего мудрого Тюренна, тот был согласен с
капитаном Алексисом.
- От беды надо себя ограждать, - утверждал безносый проходимец.
Полушепотом совещались старик Бирон со стариком Ла Ну. Они не повышали
голоса, потому что у них теперь не было разногласий. После унижения,
которое король претерпел от Фарнезе, ему оставалось лишь положить всему
конец. Тот конец, какой сам Париж предлагал ему сейчас: ничего другого не
могли иметь в виду старые полководцы, хотя стыд не позволял им назвать вещи
своими именами, и если бы кто-нибудь произнес перед ними роковое слово, они
вспыхнули бы от гнева. Бирон не меньше, чем протестант Ла Ну. Будучи
солдатами, они не стремились к миру, ибо война кормила их.
Особенно обидно было им сложить оружие после неудачи. Тем не менее они
говорили о требовании данной минуты, не объясняя, в чем оно, но Генрих
слышал и понял.
До него донесся громкий голос его гугенота Агриппы. Агриппа д'Абинье