"Генрих Манн. Голова (Трилогия "Империя", Книга 3) [И]" - читать интересную книгу автора

повышенных пошлин, оно много дешевле местного и сбивает цену. Его надо
убрать из страны, вот я и вывожу его.
Юноша долго молчал в темноте. Наконец, разобравшись во всем:
- И вы, вы, будучи социал-демократом, помогаете взвинчивать цену на
хлеб?
- Именно поэтому. Такое дело ваш отец может поручить только человеку,
за которым числятся какие-нибудь грехи. Ведь назад-то вернуться захочет
каждый. А я болтать не стану. Будьте покойны.
- Я спокоен. Но поезжайте один. Я спущусь в лодку и пристану к берегу.
Снизу Терра спросил:
- Что вы будете делать, если таможенная охрана задержит вас?
Доверенный отца крикнул в ответ:
- Тогда я поверну назад и потоплю все.
После этого сын стал еще быстрее грести прочь. Он причалил к морскому
берегу и, рассекая колышущуюся траву, пошел знакомой дорогой в село, к
гостинице, дававшей ему приют в различные периоды жизни: шаловливым ребенком
он бывал здесь с ласковыми родителями; задорным школьником - с товарищами,
такими же чистыми сердцем, как и он; юношей - в компании сверстников. Все
это были сплошные заблуждения. На самом деле жизнь не была такой. То было
неведение, солнечная поверхность. Наступает день, когда узнаешь истину,
такую неожиданную и страшную, что навсегда теряешь охоту шалить и смеяться.
Потом к первому разочарованию примыкают другие, цепь становится все тяжелее.
И несешь ее как каторжник, даже через самую свободную жизнь.
В плохонькой комнате с низким потолком сын припоминал лицо отца, каким
оно бывало в торжественные минуты, его выражение наедине с самим собой и как
отражались на нем ничтожные события, которые неизвестно почему навеки
врезаются в память. Потолок был весь черный от ламповой копоти. В окно
застучал дождь. Море, там за окном, рокотало. Дом, открытый ветру и
непогоде, содрогался, как корабль. Сын с перекошенным лицом, задыхаясь,
старался уловить черты дурного человека на лице своего отца. И не мог. Зато
в душе у него раздавался приветливый, умудренный опытом голос, звучавший
даже робко сегодня днем. И это друг преступника Эрмелина? Значит, мы не
ответственны и за наши собственные деяния, и это хуже всего.
За что может отвечать мать, такая горделивая и по-детски уверенная в
себе? Ну, а как же молодой лейтенант, которого сын, еще подростком, искал
однажды по всем комнатам, пока не извлек из-за портьеры в музыкальном салоне
матери? "Ах! я думал, это твой отец", - сказал лейтенант и засмеялся,
облегченно вздохнув.
Дом задрожал, сыну стало жутко. Сам он беспечно обкрадывал родителей,
чтобы пойти к девкам или устроить пирушку, о которой бы потом говорили. Он
отрекался от друзей. Малодушные поступки и нечистые помыслы - вот с чем он
приходит к совершеннолетию.
Он сидел, скорчившись на соломенном стуле, а видения возникали перед
ним. Нет конца пытке. Вот появилась сестра в подозрительном переулке об руку
с его собственным другом, они куда-то спешат потихоньку под проливным
дождем. Смех женщины с той стороны! Он больше не заблуждался относительно ее
смеха. Ни один из простодушно чтимых образов не выдерживал испытания - и ни
один из прежних догматов! Именно с этим своим другом, что предавал его
сейчас, они в дни гордого расцвета и в горячечные ночи ставили под сомнение
все существующие законы. Освобожденный дух, поднявшийся над моралью,