"Генрих Манн. Голова (Трилогия "Империя", Книга 3) [И]" - читать интересную книгу автора

- Дитя мое, ты немедленно сложишь чемоданы! - сказал он четко и
решительно. Он назвал деревню, гостиницу, где они переночуют сегодня в
ожидании утреннего поезда. В ответе он не нуждался, он просто пожал ей руку.
Она дала его руке выскользнуть и задержала самые кончики пальцев. При этом
лицо ее, в полутемном подъезде, загадочно улыбалось, а голову она повернула
в сторону лестницы.
Но вот и пальцы разжались, она кивнула и исчезла. Он перешел через
улицу менее твердыми шагами, чем ожидал.

Перед дверью родительского дома он рассудил, что лучше ничего не брать,
ехать без вещей, никого больше не видеть. Последний час принадлежит другу, -
скорее к нему! Сразу ему стало дышаться вольнее. Этот путь он всегда и
неизменно, будь то хоть дважды на день, проделывал с глубокой и живительной
радостью. Тревожно припомнил он, что, переходя через дорогу к той женщине,
никогда не испытывал такой полноты счастья, как идя к другу.
Дом позади старинной церкви св. Вита в затихшей по-вечернему улице
мелких мастерских и контор был олицетворением повседневности: цветные стекла
сеней в пыли, на узкой лестнице следы многочисленных посетителей. Из
бельэтажа, где висела дощечка: "Мангольф, комиссионер", все еще доносились
голоса. В следующем этаже прямо из кухни на площадку вышла мать друга. Она
вытерла разбухшие руки и смиренно отворила важному гостю заветную дверцу. За
той дверцей неожиданно и многозначительно шла вверх крутая лестница в
комнату друга.
Друг сидел за письменным столом, левой рукой опираясь на крышку рояля.
Гость прошел между походной кроватью и зеленым диваном, стул поставить было
бы негде. Друг, просияв, подал ему руку, они убрали с дивана книги. Терра
тут же успел сказать:
- Вот для чего я главным образом пришел: ты свинья. Посмей отрицать
свои заигрывания с пастором и директором театра. Порядочным людям ясно, что
это гадость. Зато буржуа прославляют твою благонамеренность. Я с
удовольствием вижу, что ты уничтожен.
Мангольф кусал губы. Он сидел, сгорбив узкие плечи, выставив вперед
высокий желтоватый лоб: вид у него был плачевный. Терра на диване весь
дрожал от воинственного задора. Черные глаза горели из-под густых волос,
клином вдававшихся в лоб и далеко отступавших от висков.
Однако Мангольф рискнул усмехнуться печально и тонко.
- Ты думаешь, я буду участвовать в их благочестивой комедии? Я их за
нос вожу. - Правда, это не было ответом, а лишь попыткой увильнуть. Вслед за
тем сам Мангольф перешел в наступление: - Слыхал ты, что твой отец добивался
ареста вашего бухгалтера Шлютера?
- Бухгалтера из портового склада?
- За социал-демократическую пропаганду. Тому едва удалось отвертеться,
его попросту убрали из города.
Мангольф глянул выжидающе; но Терра выразил одно наивное изумление. Как
искажаются события в устах толпы! Какой неверный взгляд на его отца! На его
отца, самого рассудительного человека в мире!
- А Кватте подделал векселя, - продолжал Мангольф насмешливо. - Таким
образом доброе имя еще одного из старейших кланов нашего почтенного города
ставится под вопрос по милости Христиана-Леберехта Кватте.
- Они ходят в церковь, они даже крестят свои суда, - язвительно