"Генрих Манн. Бедные (Трилогия "Империя", Книга 2)" - читать интересную книгу автора

вышел. "Бывают на свете и друзья", - подумал он, очутившись среди
непривычной городской сутолоки. Но по пути в Гаузенфельд мрачные мысли снова
овладели им, самый воздух словно был насыщен борьбой, и впереди его ждала
борьба. Он подумал: "Как бы этот доктор не обжегся. Ведь он должен был
признать меня сумасшедшим, на то он и поставлен. И вдруг он отпускает меня,
тут что-нибудь да не так".
На фабрике ему все стало ясно. Здание охраняли жандармы; уже со
вчерашнего дня опасались столкновения. Рабочие поставили администрацию перед
выбором: Бальрих или стачка! Ага! Он злобно усмехнулся и занял свое рабочее
место. Вот оно откуда - благородство врача! Все они одинаковы, одна шайка!..
Но его все же тревожило сомнение. "А вдруг это случайность? Ведь врач
говорил со мной, как друг... Как будто среди них у меня могут быть друзья?
Они зависят друг от друга и все вместе - от самого богатого. Нет, он не друг
мне... Нет, никому нельзя верить, только работать, работать!"


V

ПРАЗДНИК СТРОИТЕЛЕЙ

Он так был поглощен работой, что даже не заметил приподнятого
настроения, царившего на фабрике. Новый казарменный корпус, кошмар
Клинкорума, стоял уже под крышей, и его завершение готовились ознаменовать
большим торжеством. На один из ближайших сентябрьских воскресных дней
намечалось гулянье с даровым пивом, музыкой, танцами, аттракционами и
повальным пьянством. Бальрих молча наблюдал рабочих, оживленных приближением
предстоящего праздника, женщин и девушек, которые обсуждали свои наряды,
влюбленных, - они уже предвкушали свое счастье, и его сердце охватывала
жалость, еще более острая, чем гнев.
Он мог бы сказать им: "Не обольщайтесь! Вы же знаете, что это
милостыня, которую он вам подает, что этот беззаботный день - грошовая
подачка, он ее бросает вам за муки всей вашей жизни, чтобы вы и впредь
страдали до могилы". Но он молчал. Бедняжке Тильде, ходившей за ним по пятам
и, конечно, ожидавшей большего, он купил новый платок, а сестре своей Лени -
бальные туфли цвета бронзы на каблучках, словно для феи.
День выдался безоблачным, каким и надлежало быть праздничному дню. На
новом корпусе уже покачивались гирлянды из еловых веток. В воздухе
заколыхались флаги: подошли члены рабочего кегельного клуба и
гимнастического кружка, председатель или распорядитель уже упивался радостью
покомандовать, а все остальные - счастьем постоять навытяжку по собственной
доброй воле.
А на поляне, перед корпусами "С" и "Т" завертелась карусель. Но детей
ждала не только она: ларьки с вафлями, тиры и киоски с лимонадом - все это
выстроилось на поляне, по пути к кладбищу. Программа увеселений для взрослых
была иная.
В зале позади закусочной, пахнувшей свежей побелкой и еловыми ветвями,
рабочих ждала обильная закуска - копчености и пиво, ешь и пей сколько влезет
под гром духового оркестра и запах известки и хвои; а в довершение всего -
речь молодого хозяина Горста Геслинга.
Он замещал своего отца-директора и хотя не ел со всеми, но стоял, держа