"Генрих Манн. Бедные (Трилогия "Империя", Книга 2)" - читать интересную книгу автора

обречены терпеть несправедливость, всех душит ненависть, неотступная,
привычная, как спертый воздух, как грохот в цеху. И кто же в конце концов
наш злейший враг? Геслинг, для которого, надрываясь, гнешь спину, или Симон
Яунер, такой же наемный раб, как ты? Ведь с сегодняшнего утра это он, Яунер,
стоит у бумагорезательной машины, на том месте, где вчера еще работал
Бальрих, - внизу, куда поступают готовые листы бумаги и где есть рядом
дверь, открыв которую, можно хоть глотнуть свежего воздуха. Отдать самое
лучшее место - и кому? Яунеру, который путался с женой механика Польстера!
Да она еще приходится родной сестрой его зятю Динклю! Все утро Бальрих
обливался потом, больше от ярости, чем от жары. А когда мимо прошел
инспектор и спросил у Бальриха, почему он поменялся местами с Яунером, тот
только молча стиснул зубы. "Это наше дело почему, а вам, господа, нечего во
все совать свой нос!" Инспектор, разумеется, отлично знал всю подоплеку этой
истории. Он сам сейчас крутил любовь с женой Польстера. Вот почему он велел
доложить о себе господину старшему инспектору, и когда раздался гудок на
обед, оба они отправились к главному директору Геслингу. Затем в кабинет
директора был вызван механик Польстер, и тотчас же этот толстяк рогоносец
вылетел оттуда весь красный; побагровела даже его плешь. А Бальрих вернулся
на свое прежнее место у машины. Оказалось, что Геслинг справедлив.
Об этом только и шли разговоры по дороге в столовую. А когда мимо
проходил служащий дирекции, многие нарочно старались заявить как можно
громче, что вот, дескать, Геслинг поступил по справедливости. И даже Яунер
это признал, уж такой он был человек. А Бальрих, к которому сегодня без
конца приставали с расспросами, весь день раздумывал. То, что Геслинг
оказался справедливым, это совсем не было на него похоже. Только вечером,
стоя у окна, он понял: наверно, до Геслинга дошли слухи о любовных шашнях
Польстерши, а для него, конечно, ради его собственной выгоды важно, чтобы на
фабрике был прежде всего порядок. Тем хуже, значит, он справедлив, когда ему
выгодно, и богачи, выходит, наживаются на собственной добродетели... Бальрих
вернулся к этой мысли на другое же утро. В этом-то все дело...
Было воскресенье. Наверху опять плаксиво бормотала его сестра Малли,
читавшая утреннюю молитву. Едва она умолкла, как поднялся невообразимый шум.
На этот раз Бальрих услышал и голос Лени, своей младшей сестры, поэтому
он тут же бросился наверх, чтобы узнать, в чем дело. А там на него точно
выплеснули ушат помоев. Малли якобы застала Динкля за дощатой перегородкой у
Лени и, невзирая на свою беременность и на троих детей, вцепившихся в ее
огромный живот, кричала мужу, что пусть не воображает, он не один дружок у
Лени; в ответ на это Лени разревелась, а Динкль от смущения стал, как
обычно, строить гримасы.
- Неужели тебе не совестно, - сказал Бальрих замужней сестре. - Все это
опять твои выдумки... - И он привлек к себе Лени, обхватив ее за плечи. Хотя
Бальрих не знал правды, но и не мог поверить, что она способна на такую
гадость. Он любил Лени; он любил ее намного больше, чем старшую сестру
Малли, так что даже упрекнул себя за это - и больше не сказал ни слова. Лени
еще могла позволить себе быть красивой, стройной и опрятной, но бедняга
Малли уже никогда не станет такой. "И я, когда женюсь, наверное, стану таким
же, как этот Динкль". Раньше Малли никогда не врала. Теперь, встав с постели
и помолившись, она какой-нибудь очередной сплетней поднимала на ноги всех
соседей. Обитатели этого дома были хорошие люди, но бедность заставляла их
казаться дурными, а богатые, будучи дурными, могли казаться даже