"Генрих Манн. Бедные (Трилогия "Империя", Книга 2)" - читать интересную книгу автора

и где теперь набраться такой учености?
Гости, сидевшие в кабинете Клинкорума, брюзжали: это он не позволил
подвести к Гаузенфельду электрическую железную дорогу. Он боится общения
внешнего мира с его долиной скорби, не желает, чтобы посторонние заглядывали
в нее. Своим рабочим он запрещает частые отлучки в город, не хочет, чтобы
они посещали товарищей и собрания. А по воскресеньям пусть сидят в его
кабаке. Пусть размножаются, как в гетто, чтобы ни одна крупица их уменья и
труда не досталась никому, кроме него. А последствия можете себе
представить!
- Что касается меня, - сказал учитель, - то мне доподлинно известно,
что число физических увечий в Гаузенфельде на много процентов превышает
обычные нормы. И не удивляйтесь, друзья, если в одно прекрасное утро меня,
Клинкорума, найдут в луже крови! Не будь я столь убежденным сторонником
тишины и порядка, я бы уже давно нашел способ вызвать негодование
общественности.
За новой бутылкой вина ученые мужи подняли даже вопрос о том,
действительно ли счастье человека со средним достатком, но стоящего на
определенном духовном уровне так уж зависит от прочности и нерушимости
существующего порядка вещей... А когда бутылка опустела, собеседники начали
предрекать уже самое страшное - катастрофу и даже светопреставление.
- Я вижу! - вдохновенно воскликнул Клинкорум. - Я вижу, как восстает
некто, кто отомстит за меня! - и при этом уселся поудобнее в уголке дивана.
А в это время на той стороне улицы, в комнате, обращенной окном во
двор, рабочий Бальрих пожелал спокойной ночи двум своим младшим братьям; он
еще постоял у окна, прежде чем закрыть его, ветер бил ему в лицо, на широком
лбу резко чернели сросшиеся брови. Сжав кулаки, вздернув плечи, словно
поднимая непосильный груз, он продолжал мучительно думать, и казалось,
ворочая какие-то глыбы, пытается нащупать в темноте очертания своей судьбы:
какая же она, куда она приведет его, сплетенная с судьбами других людей?
Будущее представлялось ему печальным и сумрачным, как это унылое поле,
которое расстилается перед ним, завершаясь кладбищем. Между собой и
кладбищем он не видел ничего, кроме несправедливости и ненависти.
Когда ученые мужи в кабинете Клинкорума начали прощаться, разговор
вдруг принял неожиданный оборот. Конечно, богачам нельзя отказать в том, что
они приносят обществу неизмеримую пользу. Они поддерживают престиж нашей
страны за рубежом, обеспечивают нашу боевую мощь, способствуют расширению
наших границ. Да ведь и не все капиталисты такие, как Геслинг! А сам
Геслинг? Разве не следует отдать должное его деловым способностям? Весь
Нетциг извлекает из них пользу. Те немногие гаузенфельдские акции, которые
он оставил в чужих руках, при блестяще проведенной им операции, сделавшей
его главным директором предприятия, - теперь эти акции редчайшая ценность,
они переходят по наследству от отца к сыну. У каждого из трех собеседников
было основание заподозрить остальных в том, что у них есть по нескольку этих
акций, но так как ни один не заикнулся об этом, то не выдал себя и
Клинкорум. И, только прощаясь, каждый как бы мимоходом спросил:
- Кстати, а как они сейчас котируются?
Ненависть! Она переполняла сердце Бальриха. С нею ложишься и с нею
встаешь. В шестом часу, подняв воротник, бежишь на фабрику по серому, словно
озябшему шоссе, и сотни людей молча спешат вместе с тобой. Топот спереди,
топот сзади, топот в тебе самом, однообразный, точно стук машин. Все