"Петр Мамонов. Птица Зу" - читать интересную книгу автора

дальнего следования. Круглые часы, комфорт, станция.
- Ты что там... дождь нюхаешь?
- Дай платок... (Одними губами).

17.

При дорогах на выбитых местах растет мелкая упорная травка, осенью ее
листья желтеют, краснеют, сохнут - совсем, как листья больших деревьев.
Носил воду для бани и каждый раз, когда шел обратно с полным ведром, небо
было другое: то розовое, а то побелело все, и лес чернел. Я подумал, все, но
нет - за рекой теперь полыхало так, что шлейфы розового, как шлейфы радуг,
свободно тянулись по широкому небу и пропадали за лесом. Делать-то я могу не
делать, но не думать не могу. Под самый конец двор покрылся свечением, и
через 15 минут все погасло. Пытаюсь бодриться, непонятно, чего не достает,
лезу в овраг за дровами. Молодой месяц висит весь вечер в туманном мареве и
только ночью начинает сиять. С утра столб розового света почему-то прямо
вверх над лесом.
Если мороз, имей все, что связано с морозом: солнце, низкое, но
ярко-желтое и звучащее; опушенные снегом деревья, ветки и кусты; бодрое
настроение и полную тишину вокруг и в себе. Когда -30 и выше, бесполезно
описывать дни, они сияют вне тебя, недоступные, непреодолимые пониманием.
Даже тишина стоит, как скала, - не пробиться! Когда случайно взглядываю, ни
разу не понравилась, только в Новый Год жалко стало до слез, и решил
навсегда - ни за что! Рано или поздно все уйдут, надо начинать надеяться. На
небе мифические, средневековые просветы не до конца. Сегодня утром собрал на
посудной полке трупики замерзших тараканов, положил на тарелку, отнес в баню
и поставил на электроплитку - через минуту зашевелились. Вот, это да!

18.

Сгорело лето. Стоит темно-зеленый и коричневый август, двадцать второе
число. На даче по краям асфальтированных дорожек высохла и совсем оголилась
дикая малина. Ягод очень мало, идешь по такой дорожке, укрытый тенью от
больших сероватых елей, и жалеешь бедные кусты. (Двумя пальцами снимаю
пупырчатую шапочку с мохнатого стерженька, давится, течет на ладонь, бросаю,
вытираю руку о штаны, иду дальше.) Когда все только начиналось, мне
нравилась ее манера, но шло время, и я все чаще задумывался. Так прошло два
года. Мы шли рядом и молчали, хотелось слез, мольбы, жалких просьб и
упреков. Лезвием бритвы я день за днем отрезал кусочки. Исподлобья, коротко
она взглядывала на меня и тут же отводила глаза. Я не помню, почему мы
решили поехать на дачу. Когда пили кофе на вокзале, рядом стояла урна,
полная бумажных стаканчиков. Потом была электричка. Я стоял у окна, смотрел
на стекло, залитое дождем, и ни о чем не думал. Она читала. Напротив
некрасивая бледная девушка сидела на коленях у мужа. Девушка все время
ласкалась к мужу, ее узкие губы натянулись и стали еще уже от холода.
Металлические хромированные детальки оконной рамы вселяли кое-какую надежду.
При дневном свете кожа была совсем не такой нежной, как показалось в метро.
Время от времени она поднимала глаза от книги и кивала мне. Я кивал в ответ.
Лес встретил нас тяжелой сыростью. Минут десять мы шли между деревьев, стуча
каблуками по мокрым корням. На даче тоже было сыро, но не так угрюмо. Дом,