"Юрий Мамлеев. Судьба бытия " - читать интересную книгу автора

индивидуальный акт откровения играет часто решающую роль, то речь скорее
может идти, например, о личностных актах медитации или инспирации.
Последнее, конечно, совершенно неизбежно, особенно тогда, когда речь идет
о попытках изображения, насколько это возможно, нечеловеческих духовных
существ. Однако это уже выходит из рамок нашей статьи.
Итак, нечеловеческий духовный мир тоже может открыться в метафизическом
искусстве. Понятно, что неизбежно также употребление (в самых различных
случаях) известной символики. Однако она должна употребляться там, где это
действительно уместно; естественно, что писателю-метафизику, как духовному
практику, будет открываться в его актах соответствующая символика,
совершенно независимо от того, был ли он с ней знаком предварительно или
нет; и тогда она уж действительно будет уместна, так как будет связана с
той реальностью, которую он хочет приоткрыть в своем искусстве, а не взята
извне.
Наличие практики вообще меняет ситуацию писателя. Действительно,
коммуникация играет уже второстепенную роль; наслаждение процессом
творчества тоже отступает на второй план; главным становится акт
саморасширения, акт приобретения темной короны, акт практики. Тогда высшее
искусство, сближаясь с близкими ему сферами, несет цель в самом себе. В
сущности, писатель тогда может писать только для самого себя; ведь только
для самого себя совершает свои духовные действия йог; свидетелями
становятся только Высшие Силы; однако коммуникативность, общение не могут
исчезнуть полностью, являясь скорее уже не достоинством, а жертвенностью
(со стороны художника).
Однако тайный смысл высшего, метафизического искусства - в замене
жертвенной, золотой короны монарха (короны, изливающей свет, во внешнее),
темной короной посвящения, короной абсолютного углубления.
Писателю-метафизику не стоит, я думаю, уклоняться от встреч с любыми
силами, из какой бы бездны они не исходили. Он должен вмещать все, не
отождествляя себя целиком ни с чем. Каково же тогда отношение всех этих
действий к личному высшему "Я" писателя?
Я думаю, что в основе всего должна лежать несгибаемая, чудовищная воля к
трансцендентному; писатель-метафизик должен стремиться быть
трансцендентное своих самых трансцендентных образов. Проходя через ад, он
должен быть Вергилием, а не отождествлять себя полностью с грешником. В
небе он должен сохранить отблеск противоположной реальности. В идеале его
высшее "Я" должно быть неким аналогом Божественного Ничто, неким вечным
холодом, трансцендентным по отношению ко всякой движущейся реальности.
Что же касается искусства, то для писателя-метафизика его искусство должно
стать его личным путем. Таким образом не метафизика становится сферой
искусства, а само искусство, по крайней мере, в отношении к его творцу
становится формой метафизики.
Остается сказать кое-что о нашей ситуации русских писателей. Универсальный
метафизический опыт здесь вполне может совмещаться с определенной
литературно-философской традицией: ведь в основе русской литературы лежит
грандиозная, еще не раскрытая, философия жизни, которая постепенно
расширяется до бездн метафизики. Границы этого расширения не определены и
не могут быть определены. Но ее "подтекст" связан как с непрерывно
углубляющимся пониманием России, так и, по крайней мере, со специфической
концепцией человека...