"Юрий Мамлеев. Судьба бытия " - читать интересную книгу автора

внешним человеком лишь постольку, поскольку в нем отражаются реалии
скрытого, тайного, трансцендентного человека. Весь опыт основного
направления в человековедении предыдущих нескольких столетий не
существует, таким образом, для него. Он должен питаться из других
источников.
Итак, не социальные, не душевно-психологические моменты в человеке
интересуют писателя метафизика. Если же говорить об изображении
метафизического начала в человеке, то можно указать на ряд способов.
Например, это начало может изображаться скрыто, одним глубинным словом или
фразой, одним образом или символом, но так, чтобы ясно ощущалось, что
человек, о котором идет речь, не просто человек, а в его глубине, в его
ауре, в его мистической тени темнеет иное существо, о котором он сам, как
воплощенный человек, может быть, и не имеет никакого представления. Ибо
воплощенный человек - это лишь часть всей ситуации человека, его души.
Писатель в этом случае может и не пытаться "разгадать" это существо, пусть
его тайна останется неразгаданной, но она есть, она видна, она действует,
- и это уже большое открытие.
Разумеется, такой разрыв между скрытой и воплощенной сторонами души совсем
не абсолютен. Другим образом внешний человек может быть изображен так, что
его "эго", наоборот, служит окном в потустороннее, его активной тенью. И
внешний человек тогда превращается в некую проекцию внутреннего. Так может
быть в действительности, значит, так может быть и в искусстве. Третьим
образом человек изображается как некая метафизическая сущность, как некая
изначальная индивидуальная монада, возможно даже как метафизический
архетип, как некое царство в самом себе - царство, конечно, не от мира
сего. Отсюда ясно, что это не имеет отношения к "типу" человека и его
характеру; речь идет о проникновении в метафизическую центросущность
данного человека, в его изначальную глубинную тайну, постигаемые аналоги
которой писатель изображает. Его герои, таким образом, изображаются, как
некие метафизические монады. Другими словами, писатель-метафизик должен
прикоснуться к тайне вечного бытия своих героев. В этом случае
потустороннее более обнажено.
Правда, все это описывается в пределах человеческого языка, но если
писатель действительно в это проник, то он может выразить свой опыт с
помощью слова, используя все его необычные возможности (выразить
относительно, разумеется).
Из этого далее вытекает, что не только человек может представлять интерес
для писателя-метафизика. Действительно, когда ранее человек больше
изображался как внешний человек, т. е. с психологической или биосоциальной
стороны, то, естественно, что такой внешний антропоморфизм вытеснял все
остальное, поскольку все остальные существа лежат вне этой частной
плоскости бытия. Однако, когда мы проникаем вглубь, то не только человек,
но, с одной стороны, природа, во всей своей скрытой инверсионной
духовности открывается перед нами, а с другой стороны, уже нечеловеческие
существа чисто духовного плана.
Даже. например, животные, во всей их символике и связи с невидимым миром,
могут быть вполне достойным объектом, в той степени, в какой проникает
вглубь, по ту сторону области, доступной профаническому сознанию, взгляд
писателя-метафизика. Я даже не говорю сейчас о знаниях, связанных с
какой-либо степенью посвящения. Поскольку в искусстве спонтанный