"Юрий Мамлеев. Судьба бытия " - читать интересную книгу автора

превращать эту сферу в объект искусства, то есть подчинять ее
специфической стихии искусства.
Начну с самого отвлеченного и неожиданного - с умения вводить, и не просто
вводить, а грубо говоря, делать героями своих произведений сами
философско-метафизические понятия, такие, например, как Ничто, вещь в
себе, трансцендентное "Я". того чтобы это стало возможным, от художника
требуется, конечно, владеть этими понятиями во всей их глубине и, кроме
того. видеть их соотношение с другими, уже более обычными реалиями своих
произведений. Иметь способность настолько свободно с ними обращаться, что
вырванные, например, из того течения философской мысли, к которому они
принадлежали, они несли бы в себе свою первозданную реальность в новую для
них духовную среду, среду конкретного художественного произведения. Более
того, включенные в текст произведения, в его стихию, объятые духовным
виденьем художника, они могут в отдельных случаях приобретать некоторый
сдвиг, т. е. иметь некий неуловимый оттенок, иную драматическую окраску,
иное соотношение с миром. И, наконец, никто не запрещает художнику
использовать свой опыт интеллектуального созерцания самых дальних
сокровенных реалий при создании художественного произведения. Возможно
даже, что в некоторых случаях сам художественный опыт, сам процесс
творчества даст ему возможность для такого созерцания, или даже "процесс"
творчества будет включать в себя это созерцание как таковое.
Совершенно очевидно, что в противоположность этому своеобразному варианту
существует более явный и простой путь введения метафизического в сферу
произведения, а именно: изображение метафизических ситуаций как в явном
виде, так и в более скрытом, когда, например, одна и та же ситуация
является отражением человеческих реальностей, но в то же время - и
реальностей не человеческого порядка. Этот способ, как известно, был
широко распространен в древности (вспомним мифы), и трудность здесь
состоит только в том, чтобы художник был на уровне этих озарений, чтобы он
обладал реальным духовидением. Разумеется, это совершенно невозможно, если
сознание писателя не может выйти за пределы социальной и психологической
сферы и слишком серьезно относится к видимому миру (или, наоборот,
относится к нему слишком несерьезно).
Практически роль метафизической ситуации в данном произведении может даже
играть философско-метафизическая система, уже в современно-классическом
понимании этого слова. Теоретически даже такая громоздкая, как система
Гегеля. Правда, такие построения обычно являются односторонним
рационалистическим толкованием глубоких реальностей, известных древней
традиции, а не метафизикой в собственном смысле этого слова. И тем не
менее, поскольку в них часто содержится отблеск, пусть даже анти-тень
чистой метафизики, то они могут быть пригодны для этой цели. По существу
писатель-метафизик может сам создать подобные конструкции, пусть в
миниатюрном виде, для использования их в своем романе или даже рассказе.
Это не так уж сложно, как кажется, если учесть, что такие системы являются
всего лишь интеллектуальной реакцией внешнего порядка на чуть
воспринимаемые метафизические реалии. Труднее избежать духовного
инфантилизма, свойственного таким системам. Однако, поскольку писатель
относится к ним иначе, чем философ, поскольку он свободен от них, и может
в том же произведении, в каком он использует данную систему, выходить за
ее пределы, то он, как метафизик, может избежать такой опасности. Кроме