"Юрий Мамлеев. Судьба бытия " - читать интересную книгу автора

Работа, которая ниже следует, написана мной давно, в шестидесятые годы. Но
ее главный смысл, несомненно, связан со всей темой этой книги: по моему
глубокому убеждению, искусство (в частности, литература) в некоторых
случаях может быть важнейшей сферой выражения метафизики и философии.
"Важнейшей" именно потому, что образ может быть "выше" идеи, ибо он более
многопланов, более парадоксален, чем просто мысль. Поэтому литературный
текст нередко бывает более глубок в философско-метафизическом отношении,
чем собственно философский текст (или, по крайней мере. равноценен ему).
Для меня такие возможности искусства несомненны. Я могу это утверждать,
так как непосредственно занимаюсь этими двумя сферами (литературой и
метафизикой). Например, многие моменты и положения последней доктрины
присутствуют в моем литературном творчестве (например, в романе "Последняя
комедия", в первую очередь в центральной его главе - "Боль № 2").
Все это лишний раз показывает метафизическую мощь искусства.
Здесь мне хотелось бы выразить, с одной стороны, свое понимание идеального
искусства, и с другой - показать, каким образом могут взаимодействовать
литература и метафизика. Тем более, что в Москве меня самого, как
писателя, нередко рассматривали как "метафизического реалиста".
Совершенно ясно, что высокая метафизика может быть постигнута лишь в
результате чистого созерцания и глубокого сверхрационального духовного
опыта. Все наслоения типа эмоционально-душевных переживаний, низкого
уровня понимания, примесь психики, а не духа, ведут к нелепым искажениям и
вообще выдают за метафизику нечто другое. С другой стороны, настоящее
искусство, как таковое, всегда имеет дело с подлинным, с реальным, и
обладает способностью проникать за поверхность явлений. Правда, в
искусстве может иметь значение и чисто субъективное начало (ибо наши
переживания, фантазии - тоже своего рода реальность), но это не лучший
вариант искусства. Поэтому метафизический реалист меньше всего должен быть
романтиком; он должен быть сверхреалистом, что, конечно, включает, как
начальный момент, глубокое знание видимой жизни (гораздо более глубокое,
чем требовалось, например, для обычного реалиста XIX в.). Однако это
знание видимой жизни должно являться для него лишь начальным моментом, за
которым открывается его проникновение в более грозную реальность. Поэтому
сама главная тенденция творчества предъявляет свои требования даже к
изображению ситуаций обыденной жизни: здесь не место для интереса к
мелочам и подробностям человеческого существования, которые не дают "окна"
в более глубокую реальность; по существу, видимая жизнь для такого
писателя становится символом или аналогом высших (или, наоборот,
инфернальных) реалий, которые, однако, (поскольку такой писатель является
реалистом), не даются здесь только намеком, в полутенях60, как у
символистов XIX-XX веков, а, наоборот, должны выступать обнаженно, зримо,
подавляюще, оттесняя на задний план изображение низшей реальности и давая
читателю ничем не прикрываемое видение бездн...
Разумеется, такое творчество предполагает наличие у писателя, мягко
говоря, не совсем обычных свойств, но оставим пока эту проблему в стороне,
а рассмотрим конкретно некоторые пути, следуя которым писатель может
вводить метафизические реалии в свое творчество. Однако при этом
необходимо сохранить суть искусства как искусства. Это означает, что какой
бы сферы ни касался художник, даже самой абстрактной, он должен суметь