"В.В.Малявин. Чжуан-цзы" - читать интересную книгу автора

проходят перед миром непонятыми, а часто и незамеченными. У них своя,
далекая от мирских путей судьба: чем меньше они значат для своего поколения,
тем более они значимы для всех времен. Потому что, как сказал поэт, в их
"залив вкатило время все, что ушло за волнолом". Среди этих имен есть и
такое: Чжуан-цзы.
Имя Чжуан-цзы носит один из самых больших философских трактатов
древнего Китая, лежащий у истоков даосской традиции. Нет оснований
сомневаться, что Чжуан-цзы (его личное имя было Чжуан Чжоу) - реальное
историческое лицо. Но сведения об этом человеке крайне скудны и происходят
из источников, не слишком заслуживающих доверия как мемуарные свидетельства.
Краткую и единственную в древнекитайской литературе, биографическую справку
о Чжуан-цзы поместил в своих "Исторических записках" знаменитый историк
древнего Китая Сыма Цянь. По сведениям Сыма Цяня, Чжуан-цзы жил во второй
половине IV в. до н. э. и умер в начале следующего столетия. В то время,
традиционно именуемое эпохой "Борющихся царств" ("Чжаньго"), на территории
древнего Китая существовало несколько самостоятельных государств. Чжуан-цзы
был родом из небольшого царства Сун, располагавшегося в южной части равнины
Хуанхэ, почти в самом центре тогдашней китайской ойкумены. Если верить Сыма
Цяню, Чжуан-цзы в молодости был смотрителем плантаций лаковых деревьев, а
потом, не желая более сковывать себя государевой службой, ушел в отставку и
зажил жизнью "свободного философа". Даже среди ученых мужей своего времени
он выделялся "широтой познаний" (примечательно, что Сыма Цянь употребляет в
данном случае диалектное слово "куй", пришедшее из южнокитайской
литературной традиции). Вот, собственно, и все, что мы знаем о Чжуан-цзы со
слов Сыма Цяня - историка по долгу службы. К этому можно добавить, что
древние летописи действительно упоминают о существовании в царстве Сун
знатного рода Чжуан. Последний еще на рубеже VII-VI вв. до н. э. был
разгромлен, после того как его вожди приняли участие в неудачной попытке
дворцового переворота, и с тех пор навсегда сошел с политической сцены. По
обычаям той эпохи наш философ должен был считаться отпрыском поверженного
рода.
Все прочие известия о даосском философе (в том числе и приводимые Сыма
Цянем) относятся уже к его литературному образу, каким он складывается из
текста трактата, приписываемого ему. Конечно, этот образ по-литературному
символичен. Но ничего "литературного", нарочито глубокомысленного в нем нет.
Чжуан-цзы неизменно предстает простым, скромным, начисто лишенным тщеславия
человеком. Он живет в бедности и даже "плетет сандалии", но не чувствует
себя стесненным и со смехом отказывается от предложения стать советником
всесильного правителя. Он беседует с учениками, друзьями, а то и с черепом,
лежащим в придорожной канаве, удит рыбу, смеется, рассказывает о своих снах,
любуется рыбами, резвящимися в воде, - короче говоря, живет бесхитростно и
не претендует на звание мэтра. Ни тени высокомерия, ученого чванства, холода
души. Чжуан-цзы живет в свое удовольствие и утверждает, что мир его радует.
Он весел даже тогда, когда хоронит жену и умирает сам. Его ироническая и все
же неподдельно дружеская улыбка никогда не позволит превратить лик древнего
даоса в маску безучастного и бездушного "восточного мудреца".
Чжуан-цзы не играет в таинственность. Но он обезоруживающе анонимен. Мы
ничего не знаем ни о среде, в которой он вырос и жил, ни о его учителях и
учениках. Обо всем этом ничего не знал уже Сыма Цянь спустя два века после
Чжуан-цзы. Конечно, покров анонимности, окружающий древнего философа, угоден