"В.В.Малявин. Чжуан-цзы" - читать интересную книгу автора

окружности можно попасть из любой ее точки; всякий факт сознания может стать
указателем к средоточию смысла. Здесь для мышления открывается возможность
стать подлинно безусловным, не потеряв в методической строгости. Мы
двигаемся как бы обратно движению мысли и, придя к концу наших размышлений,
обнаруживаем, что пришли к их истоку, что мы только вспоминали, а не
двигались вперед. Но мы сознаем, что иного пути к себе и быть не могло.
Такая задача мысли во многих отношениях кардинально отличается от
понимания акта мышления европейской философией классического разума. Если
там мысль обосновывалась волей к унификации субъекта, за счет
субъектно-объектного расщепления мира, то в философии всеобъятной "пустоты"
сознание, наоборот, "отпускается на волю" в своей первозданной полноте.
Философ "забытого истока мысли" не хочет отрывать себя от мира, "я" от
"не-я" и допускает множественность субъекта ради всеобъемлющего единства
всего сущего. Такова позиция восточной мысли, которая в разных своих формах
открывает глубину нежелания в человеке.
Нежелание, о котором идет речь, означает в действительности
реабилитацию желания, всякой устремленности в спонтанной жизни природы. Оно
высвобождает силу опосредующего воображения, способного привести к
пониманию, примиряя экзистенциальные разрывы, о которых свидетельствуют
символы сознания. Оно открывает и одновременно устанавливает реальность как
интимное другое. Так, истина является как Встреча с Другим через бесконечно
большое расстояние - всегда неожиданная и все же ожидаемая; как испытание,
освобождающее нас от иллюзий и определяющее безусловное значение жизни; как
чистое соприкосновение, близость ради близости, превосходящая самое понятие
достоверности. Хотя понимание в данном случае требует участия творческой
интуиции, оно не ограничивается ею. Реальность есть форма отношения
отношений, и мы приходим к ней опосредованно, путем методически
последовательной критики нашего опыта. Эта реальность, заданная нашему
пониманию, несводима ни к опыту, ни к знанию, но объемлет и то и другое.
Высказанные выше замечания о не-дуальности и всеобъятной пустоте как
существенных свойствах бытия, о не-желании как сугубо человеческом начале
мира, о забытье как способе раскрытия реальности подготавливают нас к
восприятию даосского учения, где все эти понятия играют ключевую роль.
Подчеркнем еще раз, что речь идет не о системе философии и даже не об
определенной культурной традиции, а о традиций, не имеющей форм, о темной в
своей необозримости перспективе бытийствования, которая хранит в себе все
самосвидетельства человека. Универсальной средой посредования этих
самосвидетельств, связующей воедино диалог культур и самопознание человека,
предстает понятие (по сути, не-понятное) вездесущего Различия как
не-различения. Разумеется, в требовании осознать, что всегда имеется еще и
что-то "другое", понять не-понятное и помыслить не-мыслимое сокрыт
неистребимый парадокс. Но этим требованием живет, в нем про-из-растает
человек, даже если жизнь для него - это предмет не знания, а не-знания.
Разве не ему вольно или невольно повинуются исследователи культур, которые
способны прийти к пониманию разумности самых разных систем классификации
вещей, что предполагает наличие у них некоей неформулируемой, не опирающейся
на какие-либо аксиоматические посылки рациональности как бы второго порядка?
Чжуан-цзы называл эту способность в человеке думать, не испрашивая на то
санкций рассудка, умением "летать без помощи крыльев". И пусть физика или
биология утверждают, что человек не может летать. Ощущение полета не чуждо