"В.В.Малявин. Чжуан-цзы" - читать интересную книгу автора

сможет ли изучение этих культур послужить демистификации самого Запада.
Очевидно, что изучение философских традиций чужих культур должно
охватывать весь их антропологический контекст. Во многих отношениях ему
суждено быть одновременно противоположностью философии в узком
(традиционном) смысле слова и дополнением к ней, ибо ее предмет есть как раз
то; что прежде оставалось за рамками философской рефлексии. Вместо
рассмотрения внутренних законов мысли антропологически мыслящий философ
обращается к предшествующей пониманию реальности, его призвание -
вслушиваться в беззвучные шаги идей. Вместо того чтобы конструировать
"систему философии", претендующую на универсальность, но никогда не
оправдывающую этой претензии, он изучает соотношения мысли и немыслимого,
присутствие предыстории мысли в ее истории - формы, которые свидетельствуют
о единстве человека более широком и безусловном, чем отвлеченные
представления об общности человеческого мышления и природы.
Наследие Чжуан-цзы дает богатейшую пищу для размышления о значимости
такого рода антропологической перспективы в философии. Всеми признано, что
оно удовлетворяет самой взыскательной рефлексии, что Чжуа-цзы, приемлющий
только абсолютные мерки и наделенный блестящим диалектическим даром, быть
может, наиболее "философичен" из всех древнекитайских мыслителей. И все же
мир Чжуан-цзы не вмещается в привычные рамки философии. По крайней мере
предполагается, что философ должен говорить серьезно. Как же назвать тогда
этого сочинителя "вздорных речей", этого рассказчика досужих побасенок, не
желающего быть ни серьезным, ни правдоподобным? Но как ни несерьезен
Чжуан-цзы, он выдвигает претензии, немыслимые по меркам европейских
философов. Ибо кто из них рискнул утверждать, что их занятие может принести
блаженство и силу, возвышающие человека даже над бессмертными небожителями?
Мудрецу Чжуан-цзы не грозит участь, вполне возможная среди европейских
философов, - быть титаном в мысли и пигмеем в жизни.
Чжуан-цзы нарочито отвергает всякое умствование. Он советует "праздно
гулять среди беспредельной шири". Звучит, как у Розанова: "ковырять в носу и
смотреть вдаль". Именно так: "волочить свой хвост по грязи" и "воспарять за
облака", быть другом Земли и Неба, быть в себе вне себя. Эти крайности
уживаются в Чжуан-цзы органически, не стесняя, а, наоборот, высвобождая друг
друга. И все речи даосского философа - призыв к людям высвободить себя для
жизни. Мир Чжуан-цзы живет, в нем нет места закоснелости и мертвечине, в нем
непрерывно что-то случается. В нем все вещи пребывают на свободе, подобно
тому как привольно парят в небесах птицы и резвятся в воде рыбы, столь часто
привлекающие взор даосского писателя. И, словно отпущенная на волю птица,
свободно парит речь Чжуан-цзы, прихотливая и безыскусная.
В известном смысле Чжуан-цзы - самый антифилософский философ. Он не
просто отвергает философию, замыкающуюся на созерцании мысли. Он отрицает
некоторые приемы самообоснования мысли, фундаментальные для философской
традиции Запада. Дело не в недоверии Чжуан-цзы к разуму, а в его нежелании
отворачиваться от полноты человеческого существования. Отсюда внимание даоса
к бессознательному, сну, трансу и другим "необычным" формам опыта, которых
избегает благоразумная академическая философия.
Так философ ли Чжуан-цзы? Возможно, это как раз тот самый случай, когда
любой ответ лишь испортит вопрос. Речь идет о переоценке самого понятия
философии. Если современная этнография сумела найти понятие культуры,
охватывающее даже тех, кого прежде называли "дикарями", то философия,