"Игорь Малин. К вопросу о духовности и ее сущности " - читать интересную книгу автораспасение, пока в нем остается хотя бы одно светлое детское воспоминание,
пока жива память собственного детства". Именно с "детскости" необходимо начинать разговор о смирении. Существует интересная этимологическая версия латинского слова "humilitas" - "смирение" - и его истолкование. Вот как эту интерпретацию представляет митр. Антоний Сурожский: "Слово "humilitas" происходит от лат. "humus", т. е. "плодородная земля" и просто "земля". И если взять землю как притчу, то вот она лежит безмолвная, открытая под небом; она принимает безропотно и дождь, и солнце, и семя; она принимает навоз и все, что мы выкидываем из нашей жизни... она все принимает и из всего приносит плод... смирение - это именно состояние человеческой души, человеческой жизни, которая безмолвно, безропотно готова принять все, что будет дано, и из всего принести плод"[50]. Уже упомянутый выше исследователь Белорусов выдвигает следующую версию: "Возможно, что смирение соотносится с англ. humour "юмор". Это еще один мостик к детской духовности... Это замечательный дар - не принимать слишком всерьез свои подлинные, а чаще мнимые достижения... И, может быть, самое главное - это надежное предохранение от надмевания, от постного фарисейского угрюмства. Способность увидеть свои потуги, в том числе, и духовные амбиции, в комической перспективе может оказаться иммунизацией от само-восхваления, заносчивости, тщеславия и гордости"[51]. Александр Шмеман, высказывая мысль о смирении, выражает ее несколько иначе: "Смирение... прежде всего, - это чувство правды, и правды, в первую очередь, - о самом себе... Это отказ от всякого приукрашения самого себя, это отвращение от пыли, пускаемой в чужие глаза.... Смирение - это, наконец, знание своего места, своих возможностей и ограниченностей, это мужественное Таким образом то, о чем мы говорили до сих пор, умещается в рамки "христианской духовности". Пришло время начать разговор о том, что отличает понятие "адвентистская духовность" от схожих конфессионально окрашенных определений. Речь пойдет о Законе Божием. А вернее, о том педагогическом воздействии закона Божия, которое помогает становлению и поддержанию равновесия в нашей духовной жизни. V В одной из рукописей за 1892 год Е. Уайт напишет следующие слова: "Человек не может быть счастлив, если он не выполняет особых Божиих требований, а устанавливает свой собственный критерий, которому, по его мнению, должны следовать. Но сколько умов, столько и критериев; люди взяли бразды правления из Божиих рук в свои руки. Закон самопреклонения утвердился на пьедестале их сердца, и воля человеческая стала для них главной. И когда открывается, что высокой, святой воле Божьей следует повиноваться, уважать и почитать ее, человеческая хочет идти своим путем... исполнять свои желания, и в результате возникает борьба между Божественной и человеческой волей"[53]. То, о чем написала Е. Уайт в конце XIX века, мы с вами наблюдаем и по сей день. В современном христианстве закон Божий воспринимается не иначе как анахронизм. О Декалоге почему-то не принято говорить в Церкви. А если и говорят, то так, что у слушающего пропадает всякое желание претворять Христову заповедь в повседневную жизнь. Особенно печально, что поступают |
|
|