"Луиджи Малерба. Змея (Роман)" - читать интересную книгу автора

делиться? В спортзале велись обычно разговоры на общие темы, было как-то не
принято обсуждать проблемы слишком личного характера. Для этого как раз и
существует жена. По крайней мере, теоретически. Но на практике я заметил,
что все, касающееся пения, ее не интересует. Мне пение дало очень много, я
снова стал крепко спать по ночам, меня перестали мучить кошмары, а главное,
мне уже не были, как прежде, ненавистны все люди. Зато я возненавидел жену.
Осознал я это однажды утром, когда проснулся и посмотрел на нее, лежащую
рядом в постели. "А ей-то что тут надо?" - подумал я. Мне казалось, что она
не имеет ко мне никакого отношения, потому что я весь ушел в музыку, жена же
в этом смысле была для меня нулем. Следовательно, ей полагалось исчезнуть, а
не лежать в одной кровати со мной. Глаза бы мои ее не видели. Такие мысли
пришли мне в голову в то утро, потому что, когда человек просыпается, у него
нет никакой силы воли и в голову приходит бог знает что. Мне пришло вот это.
Между тем и у моей жены были претензии ко мне.
Ты ничего не заметил? спросила она однажды.
Я, оказывается, не заметил, что на всех окнах в квартире появились
шторы, которых раньше не было, Что она купила картину (ужасный пейзаж!) для
передней, изменила прическу и цвет волос. Да, верно, я ничего не заметил. В
другой раз она зашла за мной в магазин и сказала:
А у меня для тебя сюрприз.
Мы пришли домой, но я ничего необычного не увидел.
Ну как, нравится тебе наша новая квартира? спросила жена.
Я сказал, что нравится, но, говоря по совести, не заметил, что квартира
теперь у нас другая: хоть и на той же лестничной площадке, но расположенная
напротив прежней.
Если раньше меня все раздражало, утомляло глаза и мозг, то с тех пор
как я начал петь, контуры вещей стали размываться, словно в тумане. Мне даже
трудно рассказывать сегодня о тех месяцах (или годах?), потому что сами
воспоминания окутаны туманом. Раньше, при виде двух оживленно беседующих
мужчин, я очень страдал. Теперь же я думал: "Они разговаривают, зато я пою".
Однажды жена сказала, что ей хочется съездить к морю. Я ненавижу жару,
ненавижу песок и не умею плавать.
Мы отправились с ней в Остию. В тот день я вдруг понял, что могу
упражняться в пении мысленно. Помнится, я спел таким манером отрывок из
пьесы Бриттена по меньшей мере пятнадцать раз. Мои голосовые связки не
уставали, не было никаких проблем с дыханием, любую ноту я мог тянуть так
долго, как не смог бы никто. Захотелось даже написать Бриттену письмо и
Посоветовать переделать эту пьесу, а я уж исполню ее лучше всех. Я изобрел
систему мысленного пения, и это привело, меня в полный восторг. Мне стало
жалко Фурио Стеллу. "Нечто среднее между тенором и баритоном!" Ошибаетесь,
маэстро! - думал я.
Вокруг зонта, под которым мы устроились, были сотни других зонтов и
множество громко болтающих и беспардонных людей; и еще был шум моря,
естественный шум воды.
Вечером занятие в хоре шло с трудом. Фурио Стелла очень нервничал. Он
требовал, чтобы все голоса звучали ровно, чтобы никто не выделялся. А если
кто-то все же выделялся, он призывал его к порядку. Иногда маэстро посвящал
нас в технические тонкости. Взять, например, так называемое портаменто,
когда вместо того чтобы взять точную ноту сразу, подходишь к ней через ноту
более низкую. А чтобы перейти от одной ноты к другой резко, надо брать