"Курцио Малапарте. Техника государственного переворота [V]" - читать интересную книгу автора

очкастых буржуа, кажется, будто слова ему подсказывает какой-то злой
гений. Вся напыщенная риторика, которой он набрался в биографиях
Александра и Цезаря, приходит ему на ум и
вязнет у него на языке: "Мы хотим республику, основанную на подлинной
свободе, на свободе общества, на народном представительстве: и я клянусь
вам, у нас будет такая республика!" Офицеры хором повторяют эту клятву.
Старейшины взирают на эту сцену в безмолвном ужасе. Сейчас, в этом
прирученном парламенте, какой-нибудь депутат, какое-нибудь ничтожество
может вдруг потребовать удаления Бонапарта - во имя Свободы, Республики,
Конституции, всех этих громких и высокопарных слов, уже утративших смысл,
но все еще опасных. Сьейес предвидел подобное осложнение: ночью верные ему
инспекторы уничтожили повестки, адресованные ненадежным депутатам. Однако
Бонапарту следует остерегаться маленьких, неприметных людей, которые на
вызвали подозрений даже у Сьеиеса. И вот некий депутат по имени Гара
встает и просит слова: "Никто из этих вояк не упомянул о конституции!"
Бонапарт бледнеет, растерянно оборачивается. Но председатель Совета
вовремя приходит ему на помощь, он не дает депутату слова, и под крики "Да
здравствует республика!" заседание прерывается.
Во время парада, перед войсками, выстроившимися в Тюильрийском саду,
Бонапарт срывает с себя маску. После знаменитых слов, громко сказанных
депутату Ботто в дверях зала Совета старейшин, его речь, обращенная к
солдатам, звучит как угроза и вызов. Теперь он уверен в себе. Фуше
настаивает на аресте депутатов-смутьянов. Но Бонапарт отказывается отдать
такой приказ: это было бы неоправданной крайностью, ведь сейчас все
идет хорошо; еще несколько формальностей - и дело будет сделано. Его
оптимизм ясно показывает, насколько он не на месте в этой рискованной
игре. На следующий день, 19-го Брюмера, в Сен-Клу, Сьейес отдает себе
отчет в допущенных ошибках и начинает испытывать страх, а Бонапарт
по-прежнему проявляет такой несокрушимый оптимизм, такую веру в свой
авторитет, такое презрение к "адвокатам" из законодательного собрания, что
Талейран задается вопросом: что это - безумие или глупость?
Разрабатывая свой план, основанный на видимом соблюдении законности и
особенностях парламентской процедуры, Сьейес упустил из виду некоторые
незначительные обстоятельства. Чем оправдать то, что законодательное
собрание было созвано в Сен-Клу девятнадцатого Брюмера, а не
восемнадцатого? Это была ошибка - оставлять противникам двадцать четыре
часа на изучение обстановки и на организацию сопротивления. Чем оправдать
то, что девятнадцатого, в Сен-Клу заседание Совета старейшин и Совета
пятисот началось не сразу, в полдень, а только в два часа дня? В эти два
часа депутаты имели возможность обменяться впечатлениями, догадками,
предположениями, договориться о совместных действиях в том случае, если их
попытаются одурачить или применят против них насилие. Члены Совета пятисот
заявляют, что они пойдут на все: вид солдат, окруживших их со всех сторон,
приводит их в негодование; в ярости бродят они по аллеям и лужайкам парка,
рассуждая вслух: "Почему мы не остались в Париже? Кто
выдумал эту историю с заговором? Пусть назовут имена, пусть предъявят
доказательства!". Сьейес, забывший сфабриковать доказательства
существования якобинского заговора, смотрит на единомышленников, видит,
что многие улыбаются, многие побледнели, а Бонапарт взволнован,
встревожен, рассержен и уже начинает понимать, что исход ситуации неясен,