"Бернард Маламуд. Жильцы" - читать интересную книгу автора

удовольствием, но чует - что-то у него не ладится. Возможно, он даже не
предполагает, что написанное им обнажает его пренебрежение к мастерству.
Думается, он хочет, чтобы я указал ему, в чем он недорабатывает. Следует ли
мне пойти на это - сказать, что я думаю, или не говорить всего, кое-что
намеренно приглушить, поощрить его, попытаться сгладить шероховатости,
учитывая, через что ему пришлось пройти? Не хотелось бы причинять боль
чувствительному человеку. Но если я не скажу ему того, что думаю, как я могу
помочь ему улучшить его работу?
И если Лессер утаит правду, Лессер окажется лжецом. А раз так, как сам
он сможет продолжать писать?

*

Вернув рукопись Вилли утром после того, как во второй раз прочел ее,
Лессер сказал, что готов обсудить ее в любой удобный для Вилли момент. Он
хотел сбросить с себя этот груз, но не хотел торопить события. Вилли, с
помертвевшим лицом, с блуждающей рассеянной улыбкой, стоял с таким видом,
будто и не слышал слов Лессера, только понял по его шевелящимся губам, что
он что-то ему сказал, - не ответив, он взял свой портфель. Он даже не
взглянул ни на портфель, ни на Гарри. Как подумалось Лессеру задним числом,
Вилли, казалось, был заранее обижен, задет за живое? мной? тем, что я не так
понял прочитанное? быть может, у него разболелся зуб или разыгрался
геморрой - словом, случилось что-то непредвиденное? Как бы там ни было, его
молчание можно было скорее истолковать как досаду, нежели как обиду;
возможно, досаду на себя за то, что он попросил Лессера прочесть его книгу и
сказать, каковы, по мнению писателя, ее недостатки. Но тут же губы негра
раскрылись, он взглянул в полные сомнения глаза Лессера своими большими
повлажневшими глазами, как будто прощая его за все, что тот сделал или не
сделал, и сказал звучным голосом: "Благодарю вас, что вы прочли ее". Только
и всего. И отбыл тихо-мирно, хотя видно было, с каким трудом он нес в руках
тяжелую пишущую машинку и рукопись своей книги. Лессеру даже показалось, что
он вздумал исчезнуть, как фокусник. Он талант, этот Вилли Спирминт.
В тот же день, расслабившись - он раздобыл где-то сигару, - Вилли
заметил: - Я не могу задержаться сейчас для разговора с вами, Лессер. У моей
сучки свербит. Сегодня вечером мы устраиваем междусобойчик у нас дома, надо
запастись спиртным и закуской, но через день-два я появлюсь, и мы доведем
наше дельце до конца.
- Поступайте как знаете, Вилли. Как только вы скажете. Когда вам будет
удобно. - В его голосе прозвучала зависть: его не пригласили на
междусобойчик у Айрин.
Он боится, подумал Лессер. Он офонарел. И я тоже, если уж сказать
правду. Ужасно, когда надо резать по живому, кто бы ни был автором книги. А
если человек этот к тому же негр? Это негритянская жизнь, и, понятное дело,
касаться ее надо с величайшей осторожностью. Лессер был уже на грани
отчаяния от того, во что он влез. В нем шевелилось предчувствие, что он
поплатится за то, что оказывает Вилли услугу. Такова в некоторых случаях
природа вещей, бремя принадлежности к белым.
Может, все упростилось бы, если б я написал ему записку? На бумаге
никто никому не дает тычков - кому это нужно?
Когда наутро он уселся писать - было всего лишь одиннадцать, но его