"Норман Мейлер. Американская мечта" - читать интересную книгу автора

сучка выпадает из роли (как выразились бы психоаналитики, все эти
несостоявшиеся театральные режиссеры) и ей просто необходимо разорвать
любовника на куски или распять его на мачте. И Дебора запустила в меня
свои когти, она загарпунила меня восемь лет назад, и от тех когтей
рождались все новые и новые. Живя с ней, я испытывал склонность к
убийству; пытаясь расстаться - к самоубийству. Сразу же начиналась некая
психическая бомбардировка, разрушавшая мою волю к жизни, я открывал в себе
новую частицу таинственного любовного атома - желание выпрыгнуть из окна.
Я стоял на балконе на одиннадцатом этаже, беседуя с приятелем, к которому
пришел на вечеринку с коктейлями, мы смотрели вниз, мы не говорили о
Деборе - а о чем еще мы не говорили на протяжении этого долгого года? - и
я гадал, как уже не раз случалось со мной, о чем думает мой старый
приятель, с таким смаком со мной выпивающий, этот привлекательный
сорокашестилетний жеребец, сохраняющий стройность благодаря игре в сквош в
нью-йоркском клубе и с искоркой в глазах, не угасающей благодаря очередным
успехам в торговле недвижимостью (и, конечно, женщинам, с которыми он
порой обедал - он это любил), я гадал, был ли его интерес ко мне столь же
искренен, как тембр его голоса, такого завораживающе искреннего, - или же
он вставляет моей благословенной Деборе разиков пять в год, пять раз в год
на протяжении всех этих восьми лет, сорок достославных случек,
отзывающихся бессознательным ужасом у меня в позвоночнике (нечто столь
жаркое, что им едва удается сдержать себя и ограничиться пятью разами в
год, - только деликатность, только сознание того, что занимайся он этим
почаще, и разразится скандал, грянет буря), так вот я стоял рядом с ним,
не зная, допущен ли старый приятель к карнальным наслаждениям или же он
истинный друг, или и то и другое сразу, - в конце концов, имелась же
парочка чужих жен, с которыми я проделывал тот же номер и с той же
частотой, - и сладка же была награда: полапать дамочку, истязающую и
ненавидящую собственного супруга и преисполненную нежности к случайному
мужику, огулявшему ее под кустом, - и мне было памятно то искреннее
сочувствие, которое пронизывало меня, когда я потом беседовал с их
мужьями. Так что все было возможно - или этот молодчик, стоявший рядом со
мной, испытывал явную и грустную симпатию к старому другу, которому не
повезло в браке, или он сам был одной из причин этого невезенья, или он
действительно был и тем и другим сразу, точно так же, как случалось
выступать в подобной роли и мне самому, и, столкнувшись с недвусмысленной
загадочностью всего этого, с вечной загадкой, что правда, а что нет в
отношении интересующей тебя женщины, я чувствовал, что пропадаю. Со стыдом
признаюсь, что за все восемь лет мне стали известны лишь пять измен
Деборы, в которых она мне покаялась; собственно, даже не покаялась, а
известила о каждой, о каждом слове, каждом движении, каждом шаге вниз по
лестнице нашего брака: а кроме того, в тумане неопределенности пребывало
от двухсот любовников до полного их отсутствия, потому что Дебора была
великой мастерицей в диалектическом искусстве неопределенностей, где ложь
влекла за собой истину, а истина порождала призрачную ложь: "Ты с ума
сошел! - восклицала она, когда мои подозрения направлялись на
какого-нибудь джентльмена или юнца. - Он совсем еще мальчик", или "Разве
ты не видишь, что он мне просто отвратителен", - говорила она с
безупречным лондонским произношением, пять лет католического воспитания в
Англии изрядно повлияли на речь американской аристократки. И теперь, снова