"Норман Мейлер. Американская мечта" - читать интересную книгу автора

вопль кошки, которую отрывают от игры, я что-то похитил у нее, и она
готова была дать мне отпор, но выражение моего лица - был способен сейчас
убить ее, не моргнув глазом, мысль о том, что я сейчас способен убить кого
угодно, вселяла в меня некое душевное равновесие - и мой взгляд погасили
сопротивление в ее глазах. Она покачала головой и предалась моим пальцам,
шевелящимся во влажной тьме с радостью змей, пересекших безводную пустыню.
Мною двигало новое чувство, некая мудрость рук: я ощущал, где ее плоть
оживает под моими пальцами, а где остается мертвой, мои пальцы играли на
грани между жизнью и смертью, своими прикосновениями пробуждая ее. Впервые
в жизни я почувствовал себя здоровенным котярой и припал к ней с нежной
ненавистью, разгоравшейся небольшим костерком на хворосте моих вожделений.
Прошло не менее пяти минут прежде, чем я решился поцеловать ее, но потом
схватил губами ее губы, царапая их зубами, и наши лица столкнулись тем
движением, каким вратарь рукой в перчатке ловит мяч. У нее был рот
подлинной виртуозки, губы тонкие и живые, чуть кусачие и лихорадочные,
легкий лесной ветерок, который вдохнул в меня обещания, да, эти губы
говорили о том, в какие странствия им случалось пускаться и в какие они
готовы пуститься сейчас, нечто жаркое и подлое, и жаждущее вступить на
нижнюю тропу исходило от ее плоского живота и обманчивых грудок, которые
вырывались из моих пальцев, пока мне не удалось совладать с ними, и в
обоих уголках ее рта было по крошечной ямочке, в которые хотелось
вцепиться зубами. Да, она была лакомым кусочком. И видения перетекали из
ее мозга в мой: розовато-золотистые фотографии из журнала, и ее тонкие
губы трепетали теперь на моих, тепло ее тела было розовым, и ее рот
стремился соскользнуть вниз. Я откинулся на спину и предоставил ей делать
то, что она хотела. У нее был настоящий талант. Я очутился в сладчайшем
сне ночных клубов Берлина с их телефончиками и сумасшедшими шоу, их
надувательствами и выкрутасами, она прочла мне своим язычком небольшую
лекцию о сексуальных нравах немцев, французов, англичан (последнее -
довольно болезненно), итальянцев, испанцев, наверняка у нее был один, а то
и парочка арабов. Все привкусы и ароматы слились в единый мощный запах,
победительно приказывающий нам приступить. Я был близок к тому, чтобы
разгрузить трюмы, но не хотел, чтобы это кончалось, только не это, только
не сейчас, ее жадность заражала меня, мне хотелось продолжать и
продолжать, и я отпрянул и опрокинул ее на спину.
Но тут внезапно, как арест на улице, у нее вырвался тонкий
пронзительный запах (запах, который говорил о скалах и об испарине на
камнях в жалких европейских аллеях). Она была голодна, голодна, как
одинокая крыса, и это могло бы польстить мне, не будь в тесном колодце ее
запаха чего-то ядовитого, сильного, упрямого и сугубо интимного, это был
запах, который можно извести, лишь даря меха и драгоценности, она стоила
денег, эта девица, она умела зарабатывать деньги, она была воплощением
денег, нечто столь же неприлично роскошное, как банкетное блюдо черной
икры, поставленное на стодолларовые банкноты, требовалось для того, чтобы
облагородить этот запах и превратить его в аромат зимних садов из
Дебориного мира и Дебориного окружения. Мне захотелось вынырнуть из моря и
вкопаться в землю, врыться в нее, как экскаватор, в этом бочонке томилось
лукавое, хорошо припрятанное зло, и я знал, где оно. Но она
воспротивилась, заговорила в первый раз, мешая английские слова с
немецкими: "Не сюда! Сюда нельзя!"