"Норман Мейлер. Американская мечта" - читать интересную книгу автора

она сказала мне, что чувствует, как этот дух наблюдает за ней, а когда его
вытеснял или подменял кто-то другой, тоже наблюдавший за нею, то этот
другой и оказывался зверем. Так было и сейчас. Какое-нибудь маленькое
существо выбиралось из своего укрытия, и Дебора укладывала его на месте.
Она истребляла множество зверушек, больше, чем любой другой охотник. Чаще
всего она стреляла от бедра - спокойно, словно указывала на зверька
пальцем. Но некоторым позволяла спастись. "Этот твой", - говорила она, и я
мазал. Что вызывало смешок благородного, но мрачноватого сочувствия. "Купи
себе винтовку с оптическим прицелом, дружок", - шептала она. Мы охотились
всего несколько раз, но я успел понять, что больше никогда не отправлюсь
на охоту. Во всяком случае, с нею. Потому что Дебора убивала самых
красивых и самых уродливых зверьков. Она подстреливала белок с ласковыми
мордочками, нежных, как лань, в своей смертельной истоме, она разносила
норы сурков, гримасы которых в агонии были столь же скульптурны, как
горгульи. Ни один участок леса не оставался прежним после того, как она
проходила там.
- Видишь ли, - сказала она мне однажды поздно ночью, когда хмель уже
вышел из нее и она пребывала в одном из своих редчайших настроений, не
жестоком, но порочном, не похотливом, а просто задумчивом, задумчивом
самих размышлений ради, - я знаю, что во мне больше блага и больше зла,
чем в любом другом человеке, но что было заложено в меня с рождения, а что
привнесено потом?
- Ты служишь добру и злу попеременно.
- Нет, просто делаю вид. - Она улыбнулась. - Честно говоря, я
преисполнена зла. Но я презираю его, в самом деле презираю. Просто Дьявол
сильнее меня.
Что было равнозначно признанию в том, что зло заточило добро в
темницу. После девяти лет брака с Деборой я тоже не мог дать точного
ответа на этот вопрос. Я привык вращаться в кругу людей, верящих в то, что
написано в "Нью-Йорк Таймс": "Специалисты возражают против фтора",
"Дипломаты критикуют выводы комиссии", "Самоуправление бантустанов",
"Советник подчеркивает", "Новый подход к проблеме престарелых". Сейчас я
уже не верю во всю эту ерунду: я погрузился в воды Дебориной интуиции, это
куда ближе моим воспоминаниям о четырех убитых мною немцах, чем все
перечисленное выше или там не названное. Но я не мог понять, кто из нас
заточил в темницу другого и как. Сколь ужасен был этот гребень безумия:
лежать с Деборой на супружеском ложе и гадать, кто из нас виновен в той
туче гнилой пагубы, в которую сливаются наши дыхания. Да, я начал верить в
духов и бесов, в дьяволов и демонов, домовых и леших, в инкубов и
суккубов; не раз я садился в постели этой странной женщины, ощущая когти у
себя на груди, знакомый, не перебиваемый алкоголем, дурной запах на устах
и глаза Деборы, уставившиеся на меня во тьме, и тогда мне казалось, что
меня душат. Она воплощение зла, решал я, но тут же мне приходило на ум,
что добро может наведаться в гости к злу только под личиной зла: да, зло
сможет разгадать добро под такой маской только благодаря напористости,
присущей добру. И может, воплощением зла был я сам, а Дебора - моей
узницей? Или же я был просто слеп? Ибо сейчас я вспомнил, что нахожусь
там, где нахожусь, и что Дебора мертва.
Это было очень странно. Мне как бы пришлось напомнить себе об этом.
Казалось, будто она не мертва, а просто перестала жить.