"Саймон Магинн. Овцы " - читать интересную книгу автора

думала, что что-нибудь может произойти и изменить это. Она боялась
отдаваться этому чувству целиком - вдруг Бог наблюдает за ней и думает: "Хм,
похоже, эта женщина уже забыла, что жизнь ее - юдоль печали".
Но она этого не забыла. Когда в ее руках, в страшной сверкающей воде
умерла Руфи, слишком маленькая, слишком слабая, чтобы суметь противостоять
зловещей силе, Адель подумала: вот наконец она вступила в реальный мир, все,
что до этого происходило, - лишь грязная, подлая шутка, ее просто хотели
заставить думать, что все в этой жизни хорошо. Вот каков он, реальный мир.
Это - мертвый ребенок и ощущение непоправимости; и пусть ничего хуже
произойти не может, такие вещи случаются в любое время, без всякого
предупреждения, как раз когда ты улыбаешься и думаешь, что все просто
прекрасно. Теперь мир никогда не будет прекрасным, потому что погибла Руфи.
Иногда она во внезапном испуге отворачивалась от Сэма: ей казалось, что
его у нее тоже отнимут. Иногда она просыпалась с мыслью, что рано или поздно
это будет именно так и лучше заранее привыкнуть к этому, держаться от сына
подальше, быть холодной, постараться не привязываться. Сэм называл такие дни
днями волшебных слов, потому что она вдруг становилась с ним очень вежливой:
"спасибо", "пожалуйста". Он тоже становился вежливым, пристально смотрел на
нее, и тогда она немножко оттаивала и снова становилась самой собой.
Адель подумала: "Мой ребенок, мой единственный сын", - и ее взгляд
затуманился. Она понимала: несмотря на то что порой она казалась Сэму
странной, он ее не осуждал. Он был замечательным ребенком. Но разве не все
дети в его возрасте замечательны? Они начинают осуждать родителей потом, лет
в тринадцать. И тогда берегись. Тебя будут постоянно пытаться вывести из
равновесия, ты будешь всему мешать. Это она знала. Больше не будет поцелуев
украдкой, маленьких влажных пальчиков, тянущихся к ее руке, когда они вместе
переходят дорогу, ноготков, впивающихся ей в ладонь, когда мимо проезжают
большие грузовики. Она размышляла о своей судьбе, и глаза ее наполнялись
слезами. Из-за нее он будет выглядеть глупо перед своими друзьями
(подружками? - подумала она, не в силах представить, что и такое может
случиться), из-за нее он съежится от стыда, когда она скажет ему, что его
друзьям пора по домам, а ему - спать. Она вздохнула, набрала в легкие
побольше воздуха, задержала дыхание и выдохнула. Снова посмотрела на холст
на мольберте.
Это был пейзаж. Ей казалось, что больше всего это походило на небесный
пейзаж, потому что земли здесь было мало. Глубокая синева, незаметно
выцветающая у горизонта в яичную скорлупу. Белое облако - несколько легких
мазков в верхней части. Земля в коричневых и зеленых тонах. Трава, в
контраст к реалистично выписанному небу, представляла собой простой
геометрический орнамент полей с несколькими резко изломанными деревьями
посередине. Она вытянула шею и прищурилась, чтобы получше рассмотреть
картину. Она пыталась быть объективной, жестокой, смотреть на картину
глазами своего агента, но, в общем, у нее это не очень хорошо получалось.
Это же ее собственная картина, кто же еще вправе о ней судить? И картина
была великолепна. Адель подумала: на ней же ничего нет. Ни домов, ни дорог,
ни машин и, конечно, никаких людей. Даже животных не было. Она подошла к
столу и стала искать цинковые белила. Овечка, думала она. Овечка.

* * *