"Саймон Магинн. Овцы " - читать интересную книгу автора

близко подходить к нему, если он простужен. Когда у него был грипп, он
вообще запретил Сэму входить в его комнату. Сэм плакал - тогда он был еще
слишком маленьким, чтобы понять, почему ему запрещено видеть собственного
отца. А когда умерла Руфи (Сэм знал все об этом, а на самом деле он знал
даже больше других, потому что они-то не догадывались, что Руфи вернется),
отец с матерью, конечно, много плакали. Отец постоянно сморкался и ходил с
красными глазами. Но с тех пор прошла уже тысяча лет. Сэм резко развернулся.
Аквалангист был еще очень далеко от дна.
Сэм признал свое поражение и растянулся в постели. Мама говорила ему,
что когда не можешь заснуть, можно попробовать считать овец. Он представил
себе гигантскую кучу овец, огромную гору животных, уходящую в небеса. Гора
стояла в большом поле, и кто-то все время подбрасывал в нее овец. Их головы
бессмысленно болтались, потому что все они были дохлые. Тех, что с самого
начала лежали кучей, он даже не пытался считать, потому что их было слишком
много. Он считал лишь новых. Человек кидал их палкой. Двадцать один.
Двадцать два. Сэм смог продержаться до восьмидесяти с чем-то. Но дальше их
было слишком много. Сэм боялся продолжать, потому что числа были огромные. К
счастью, на пятидесяти девяти он спокойно задремал.
Аквалангист опустился на дно чашечки. Он был прекрасен. Баллоны с
кислородом, маска, очки. Он ждал, когда снова окажется наверху и, затаив
дыхание, начнет бесконечное неторопливое путешествие в неизмеримые глубины.
Внизу, в тесной захламленной кухне недовольно поскуливала во сне собака,
потому что муха щекотала ей нос. Собака дергала задними лапами, потому что
ей снилось, что кто-то нападает на нее сзади. Когда послышались шаги на
лестнице, она подняла уши, открыла глаза, тяжело вздохнула, подтянула к себе
задние лапы, повернула голову и опять погрузилась в теплую липкую трясину
животного забытья. Только настороженно прислушивалась, продолжая охранять
себя и дом. Муха, тихо жужжа, улетела прочь и полностью погрузилась в
процесс высадки тысяч микроскопических яиц на цыпленка, который
размораживался на сушилке. Совершая свой механический акт осквернения, муха
дергала передними лапками. Блестящим пристальным взором она контролировала
все линии и плоскости лабиринта темной комнаты, коварная, осторожная,
бдительная. Яйца легко вываливались из острой, тонкой, как волосок, трубки,
распространялись по коже цыпленка, укреплялись в плотной мышце крыла. Втянув
в себя трубку, муха на мгновение замерла, а потом, жужжа, полетела прочь -
чудо микродизайна, невольный пособник разложения.

* * *

Озябшая Адель неподвижно стояла перед мольбертом. Комната,
расположенная в верхней части дома, идеально подходила для живописи. Большое
венецианское окно и небо за ним. Она знала, что вообще-то полагается любить
свет с севера, но отдавала предпочтение этому. Еще поднимаясь по лестнице,
она уже чувствовала трепет - ее сердце билось, как рыба. Когда она открывала
дверь и видела перед собой стол, заваленный тюбиками, кистями и ножами в
стеклянных банках, штабелями холстов, прислоненных к стене, потертый синий
кожаный диван, который Джеймс нашел на рынке у станции и настоял, чтобы его
погрузили в такси и немедленно установили в студии, - ее сердце наполнялось
чувством важности, таинственности, красоты. Здесь она жила. Никакое другое
место на земле не было настолько ее. Сердце останавливалось, когда она