"Дэвид Мэдсен. Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению " - читать интересную книгу авторазамечательных блюд, поданных поваром Его Святейшества - неаполитанцем, были
языки жаворонков, зажаренные в диком меде с кассией, каждый из которых был завернут в золотой лист-фолио и положен вместе с маленькими сосновыми шишечками и раскрошенными изумрудами. Не имея достаточно здравого смысла, чтобы понять, что шишки и изумруды не едят, посол засунул огромную столовую ложку в рот и проглотил так быстро, что никто не успел его остановить. Остаток вечера он провел в одной из папских уборных: его рвало кровью. Лев от смеха чуть сознание не потерял. Управляющим делами Его Святейшества я являюсь уже пять лет, приехав вместе с ним в Рим из Флоренции, после того как он взошел на престол Петра; до этого мое положение в его доме было довольно неясным - я был чем-то вроде привилегированного личного слуги. Называться управляющим я стал только тогда, когда присоединился к папскому двору; название "управляющий" несколько унизительно и, конечно, не подходит для того, чтобы правильно описать объем моих обязанностей, так как я также конфидент, фактотум, шпион, писарь и постоянный спутник. У него есть исповедник, естественно, - как кусок льда благочестивый молодой бенедиктинец, выбранный Львом из-за того, что очень симпатичен, - но все его страхи, надежды, мечты и тщеславные помыслы изливаются в мое маленькое волосатое ухо. Я нахожусь при нем для того, чтобы, в некотором смысле, быть ему матерью (в той мере, в какой к карлику средних лет можно отнести понятие "материнство"), баловать и утешать Его Святейшество, когда бремя высокой должности заставляет его душу страдать и нагоняет меланхолию. Иногда я также его сводник, хотя эту довольно неприятную обязанность приходится исполнять реже после того, как начались неприятности с его жопой. поручение, - говорил он обычно. - Когда, Ваше Святейшество? - Этим вечером. - Какие-то особые предпочтения? - Хорошо сложенный, естественно. - Хорошо сложенный или все-таки хорошо оснащенный? - И то и другое, конечно. И я отправлялся ковылять по вонючим, мрачным городским переулкам. Несколько раз молодые к которым я обращался, делали ошибочное заключение, что я ищу мужчину для себя. Один особенно сочный образец с широкими плечами и руками как у Геракла (чуть не написал - как у гориллы), говорившими о тяжелом ежедневном физическом труде, оглядел меня всего презрительным взглядом своих темных глаз и сказал: - Ты, верно, шутишь. - Тебе хорошо заплатят. - Пожалуй, но я не настолько нуждаюсь. Кости святого Петра, чудовище у меня между ног выдавит из тебя все внутренности, из такой козявки! - Это не для меня, идиот. - Да? Для кого же тогда? - Я же сказал, тебе хорошо заплатят. Просто иди за мной. - А как именно хорошо? - Как насчет полной индульгенции? - сказал я. - Судя по твоему виду, тебе она не помешает. - Пошел на хрен, низкосракий. |
|
|