"Аркадий Львов. Мой старший брат, которого не было (Сборник "Фантастика-65")" - читать интересную книгу автора

Дмитриевку, - на Черноморскую дорогу. И вот оттуда, с того места на
десятой, где мы свернули к Дмитриевке, до самого города, до самого нашего
дома, он говорил. Раза только два-три он спросил: "Ты слушаешь?" - а так
всю дорогу говорил безостановочно, как будто ему и не нужно было, чтобы
кто-то слушал его. Но самое удивительное - почти все, что он рассказывал,
я уже вроде бы однажды слышал. Или даже не слышал, а видел, но забыл, где
именно видел.
Я не ошибся - у него и вправду было несчастье: в прошлом году, двадцать
третьего июня, утонул его брат Сашка. Море было очень спокойное, Сашка
ловил в скалках, которые возле фуникулера, крабов, а он дремал на берегу.
Потом, когда солнце стало прижигать ему спину, он позвал Сашку, чтобы тот
набрал воды в бутылку и слил ему на спину. Сашка не отвечал, и он еще раз
окликнул его, но Сашка и теперь не ответил, и тогда он бросился к скалам.
Минут через десять он нашел Сашку под скалой, которая вся ушла под
воду, как только он высвободил Сашкину голову. Два часа, три часа, пять
часов он откачивал Сашку, по Сашки больше не было. А он говорил себе: это
неправда, этого не может быть, чтобы Сашки не было. И потом, когда Сашку
похоронили, он все равно говорил себе: это неправда.
И каждую ночь он видел Сашку: Сашка вдруг исчезал в скалах, вода в
скалах становилась красной, а он нырял, он ворочал скалы - и вдруг
появлялся живой Сашка. Но сколько он ни пытался заговорить с ним, с этим
живым Сашкой, ничего не получалось, и постепенно он свыкся с этим Сашкиным
молчанием, потому что важно было только одно - Сашка жив, а все остальное
ерунда.
Целыми днями напролет он думал только о Сашке. Нет, он работал, как
всегда, очень напряженно, очень сосредоточенно, но перед глазами у него
все время был Сашка - его брат. Случалось, они переходили вдвоем дорогу
перед трамваем или автобусом - и он с силой одергивал Сашку, чтобы тот не
угодил под колеса. А дома, когда вещь оказывалась не на месте, он вдруг
окликал Сашку, чтобы сделать ему выговор.
Месяца через три у Сашки вдруг появился голос. Но это был не тот,
прежний, настоящий голос, а чужой - ну, как бы это сказать? - вроде
заимствованный или, вернее, живший отдельно от Сашки: однообразный,
нашептывающий и неестественно спокойный.
На улице и на работе этого голоса не было - он появлялся только дома,
среди ночи, и, самое скверное, надо было отчаянно вслушиваться, чтобы
понять его, чтобы в звуках его появился смысл.
День ото дня становилось труднее, и, наконец, он почувствовал, что не
может зайти в свою комнату, где прежде они жили с Сашкой.
Через месяц он переехал в наш дом.
В первые дни здесь, на новом месте, он чувствовал себя лучше, а главное
- не стало голоса. Но вещи, которые он перевез, понемногу наполняли
комнату Сашкой. Конечно, можно было избавиться от этих вещей, можно было
купить другие, но в том-то и дело, что он не считал себя вправе уйти от
этих вещей, что он не хотел уходить от них.
А потом, когда ему предложили ехать в Египет, на строительство
Асуанской плотины, он уже видел Сашку не иначе как в песках Сахары; все
вокруг было желтым, как желтые тюльпаны, и огромные желтые львы
преследовали Сашку, а он бежал от них к морю, как будто в море было
спасение. Сны повторялись из ночи в ночь, и почти всегда одно и то же: