"Аркадий Львов. Мой старший брат, которого не было (Сборник "Фантастика-65")" - читать интересную книгу автора

уходи из моего дома, уходи".
Во дворе было по-прежнему тихо. На первом этаже окна были закрыты
ставнями, и только полоски желтого света между створками говорили о том,
что люди уже не спят. Во всех окнах были эти полосы, лишь у него, у нашего
соседа, человека со странностями, было темно.
И опять у меня появилось это неприятное чувство, когда ничего не
хочется, когда носишься с одного места на другое, а остановиться
невозможно, потому что так и толкает тебя изнутри: "Иди. Иди".
Пристроившись на сухих камнях, Бобка лакал воду из лужи возле дворового
крана. Эта лужа почти никогда не просыхала и была постоянным водопоем для
собак, кошек и воробьев. Случалось, воробей прилетал сюда навсегда: кот
сбивал его, наполненного водой, лапой в воздухе. Несколько перьев - вот и
все, что оставалось от воробья. А через несколько минут прилетали другие
воробьи и суетились радостно, как ни в чем не бывало.
Я открыл кран, хотя воды в луже было достаточно. Брызги летели на
Бобку, и он все время подозрительно скашивал глаза на струю. Я закрыл
воду. Но мне почему-то стало неприятно, что вот пришлось закрыть воду. И
тогда я снова открыл кран и смотрел, как наполняется лужа, как дрожит
струя, как отрываются от нее капельки воды и летят в разные стороны, так
что заранее и не угадаешь, куда именно.
Напор воды все время менялся, и струя то напрягалась, то слабела. Когда
струя слабела, мне почему-то становилось но по себе, как будто это не
струя воды слабела, а человек или какое-то другое живое существо, которое
надо поддержать, которому надо помочь.
Я бы мог простоять так целый час, но вдруг ни с того ни с сего меня
потянуло на фонтан, на дачу Ковалевского, к обрыву, где патриаршая дача с
фуникулером. Ни у нас во дворе, ни потом в трамвае я не думал о том, зачем
ехать на Большой фонтан, если море здесь, рядом - Ланжерон, Массив,
Отрада. Нет, я совершенно точно знал, что мне хочется именно туда, на
фонтан.
Шестнадцатая станция - конечная остановка восемнадцатого трамвая.
Дальше, на дачу Ковалевского, можно проехать девятнадцатым, который идет
через мост по улице Амундсена. Я люблю эту дорогу - пыльную, тесную
улочку, пересеченную оврагом. Овраг начинается где-то очень далеко в степи
и обрывается в скалах, у самой воды.
В туман мне всегда представляется, что с той стороны, где степь, -
горы, самые высокие на земле горы. У подножья этих гор, на берегу океана,
живут бородатые люди, суровые, безмолвные. И собаки здесь не такие, как у
нас в городе, - собаки тоже суровы и молчаливы. И самое удивительное,
туман не ослепляет их - ни собак, ни людей, - хотя даже протянутая рука
бесследно растворяется в сыром, тяжелом воздухе. Никто из здешних не
боится этого тумана. А мне страшно, потому что исчезает все, и я боюсь
провалиться в пропасть, которая везде, кроме того клочка земли, что подо
мной.
Вдали, над морем, туман стоял стеной.
Серая стена на горизонте казалась неподвижной, по небо и море мутнели,
сникая в белесой дымке, газово-зеленой на востоке и почти черной на
севере, у горизонта.
По оврагу я спустился к морю. Патриаршая дача была далеко справа, и
дорога к ней вела через скалы, беспорядочно наваленные на берегу и в воде.