"Аркадий Львов. Мой старший брат, которого не было (Сборник "Фантастика-65")" - читать интересную книгу автора

сделал уроки, хотя уверял, что сделал, и когда он обманывал меня, и когда
хотел просто что-то скрыть. А теперь мне трудно смотреть ему в глаза. Я
стараюсь делать вид, что ничего не изменилось, а он смотрит на меня такими
чужими глазами, что становится холодно под ложечкой.
- Может, - тетя Оля заговорила шепотом, и я услышал только последние
слова, - ...как вы думаете, а?
- При чем тут девочки, - возмутилась мама, - он еще с Бобиком
наперегонки бегает.
Потом возмутилась тетя Оля, потом опять мама, и так они еще целый час
болтали обо мне, но я уже не слушал, потому что неинтересно тыщу раз
слушать одно и то же.
В воскресенье я проснулся в семь часов. Было ровно семь - только что у
соседей, за стеной, проникало радио: пи-и, пи-и, пи. Раньше по выходным
дням я просыпался в десять и до двенадцати валялся в постели: мама сдирала
с меня одеяло, вырывала из-под головы подушку, звала первоклассника
Гришку, чтобы устыдить меня, но мне вовсе не было стыдно, а Гришке
нравилась эта наша кутерьма, и он делал мне знак глазами - лежи, мол, а я
посижу.
Но сегодня все было наоборот: я не понимал, как это мама может еще
спать, хотя уже так поздно - семь часов. Я тихонько убрал постель, сделал
на лестничной площадке зарядку и вернулся в комнату.
- Где ты был? - спросила мама.
- Зарядку делал.
- Зарядка - это полезно, - пробормотала мама, - но почему на лестнице?
- Чтобы не разбудить тебя.
- А-а, - протянула мама, - понятно. А который час?
Я повернул часы циферблатом к маме, но она даже не глянула, потому что
и без того знала, который час, а все эти разговоры затеяла для того лишь,
чтобы увериться, будто ничего особенного не происходит.
После завтрака я вышел во двор. Никого, кроме Бобки, во дворе не было.
Бобка подполз ко мне на брюхе, опрокинулся на спину, задрал кверху лапы и
стал ждать, пока я пройдусь у него под мышками пальцем или носком туфли.
Нет, сегодня Бобка зря ждал, сегодня у меня не было настроения возиться
с ним. Слоняясь без толку по двору, я как будто впервые увидел наш дом,
увидел, какой он старый, увидел людей, которые жили здесь сто лет назад и
черпали воду из колодца в углу двора, потому что водопровода в нашем доме
еще не было.
Остановившись посреди двора, я смотрел в небо - мартовское небо без
облаков, без птиц. Мне ничего не хотелось. Я думаю, ничего, потому что я
перебрал в уме множество всяких вещей - и те, которые можно есть, и те, с
которыми играют, - но ни на одной из них не хотелось мне остановиться. Они
были мне ни к чему, они были пустые и бессмысленные.
Я постоял у водослива - под землей гудела вода, хотя снег давно уже
стаял, а дождей еще не было. Эта вода шла со всех этажей нашего дома.
Потом я постоял в парадном, где мраморная лестница и паркетный пол. Здесь,
говорят, до революции жил хозяин дома полковник Котляровский. Старуха
Малая еще помнит его, она говорит, при Котляровском у нее было четыре
комнаты, а теперь - одна. Ему не надо было убегать в Париж, говорит она,
он был хороший. Он был за советскую власть. А один раз она вдруг спросила
у меня, помню ли я его. Я рассмеялся, а она сказала: "Ты, набитый дурак,