"Самуил Лурье. Успехи ясновидения " - читать интересную книгу автора

мы видим, раскрыв "Эмиля" сегодня? Взрывчатая когда-то философия упакована
в картонажную бесцветную беллетристику и проложена пышной пыльной ватой
таких наставлений по педагогике, что они могли бы украсить советский
учебник: "Девочкам не без основания дают или должны давать мало свободы,
ибо, получив свободу, они ею злоупотребляют". Вот именно. И нелепо было бы
ожидать большей глубины от педагогического романа, сочинитель которого в
глаза не видывал ни единого из собственных детей: как известно, акушерка,
приняв роды у Терезы Левассер, тотчас отвозила очередного младенца в
воспитательный дом ("не будучи в состоянии сам воспитывать своих детей и
отдавая их на попечение общества, с тем, чтобы из них вышли рабочие и
крестьяне, а не авантюристы и ловцы фортуны, я верил, что поступаю как
гражданин и отец").
Люди, развязавшие Великую французскую революцию, черпали сознание
своей правоты из трактата Руссо "Об общественном договоре". Эта книга
описывала историческую реальность как поправимую ошибку, внушала желание
перемен и отчасти предопределила их. Будущее, предсказанное ею, хоть и
стало прошлым, но еще не кончилось, и трактат жжется до сих пор.
Обоюдоострых афоризмов, собранных здесь, хватило бы и еще на одну революцию
(а чего доброго - и на парочку контрреволюций в придачу).
Но странно: вникая в этот прославленный трактат, вспоминаешь
невольно - что хотите делайте - родной и постылый, как запах рыбьего жира,
"материализм и эмпириокритицизм". Не слог, нет - какое же может быть
сравненье, - а добродушно-презрительный взгляд на чужие мысли, возгонкой
коих добываются собственные; и на всех этих бедолаг-предшественников, не
способных угадать истину, взлететь к ней, - не смеющих подогнать условия
задачи к нужному, желательному, единственно верному ответу.
Невысокая себестоимость невыстраданных мнений незаметна за величавой
осанкой. Вот подпущено, скажем, едкое словцо про Генриха IV - про того
самого, что в католики пошел по расчету (политическому: "Париж стоит
обедни") - беспримерная, действительно, беспринципность, - и неважно, что и
сам-то великий гражданин, добродетельный Жан-Жак, тоже в свое время
переменил религию, причем за сущие гроши (потом при удобном случае вернулся
в лоно прежней). Великих истин, великолепно изложенных, ничто не может
отменить, ни помрачить, - а все же лучше было бы этого короля не трогать.
Вот почему высочайшим созданием Руссо представляется "Юлия, или Новая
Элоиза". Тут Друг человечества не лжет нисколько - просто выдумывает всё, и
трудно не влюбиться в этот обман. То есть события сами по себе довольно
правдоподобны, поступки героев не очень и странные, - но мотивированы такой
самоотверженной любовью... Нет, если разобраться, то и любовь -
обыкновенная, человеческая, и даже склонна уступать обстоятельствам и
условностям. Но она так высказана - вся, до тончайших оттенков, так
выговорена отчетливо, ясно и эффектно - без остатка превращена в несколько
тысяч граненых фраз. Только в этом и обман - не бывает любви двоих,
осознавшей себя до последнего знака препинания как единый связный смысл, -
но обман какой неотразимый! Сколько людей - вымышленных, как Татьяна Ларина
или Вертер, и вполне реальных, как Жуковский или Герцен, - поверили ему, на
свою беду. Сколько слез пролилось в Европе из-за этого романа. Как писали
"Санкт-Петербургские ведомости" в 1778 году: "Если книга сия свернула много
голов, то еще несравненно более направила сердец".
А сочинил сию книгу человек, не знавший счастья с женщинами, поскольку