"Вера Лукницкая. Ego - эхо" - читать интересную книгу автора

человеко-зверь, который именуется советским следователем, то все равно
получилось бы, в лучшем случае, - в пустоту. А в худшем?.. Я не знаю
законов. Я еще глупая дикарка. Мне не хватает понятий, но рядом, даже во мне
живут мои помощники: ощущение и интуиция. Следователи чтут закон страны и
власти? Выполняют его добросовестно и честно? Тогда почему они грубы,
непоследовательны? Почему запугивают, шантажируют, унижают меня? Такие
пытки, как эта ночь, входят в содержание, в смысл законов? Не верю: у людей
такого не может быть. Народная, советская страна. Тогда что ж, это они сами,
по собственному убеждению такие мне попались? Но их - целая армия! Кто их
воспитал? Учителя, профессора, командиры высокие, родители, наши вожди? Где
ответ?
МАМОЧКИНА ЗАПИСЬ
Поместили нас в огромный подвал под каким-то домом. Усталые и голодные,
за эти сутки не было во рту и маковой росинки. Проспали на голом каменном
полу, в надежде, что завтра нам подбросят что-нибудь, хотя бы соломы, но
наши надежды оказались тщетными, и нам пришлось спать целый месяц на голом
каменном полу. Наутро нас повели на оправку. Большой двор, в конце двора
обычная деревянная уборная. Нас в уборную не пускают, мы должны садиться
перед уборной, лицом к конвоирам, а их также как и нас, пять человек.
Естественно, никто из нас не освободился, и так каждый день. Необходимость
взяла верх...

А может быть, мама за оккупацию сидит? Так ведь мама же не виновата,
что была оккупация? Может, за то, что, приехав из Волховстроя к бабушке
перед оккупацией, она не смогла куда-то нас вывезти? И куда? Ее, да и всех
мирных людей за эту оккупацию надо пожалеть. Мы не верили, мы до последнего
дня надеялись - оккупации не будет, громкоговорители поддерживали в нас эту
надежду, радио сообщало, что бои идут где-то под Ростовом, а немцы в это
время - танками, пушками, мотопехотой мчались через Минводы по нашей дороге
вперед.

Местные русские немцы, обиженные на советскую власть за страшный голод
и насильную поголовную коллективизацию в 33-м, 34-м, и за то, что в первые
дни войны весь немецкий поселок выслали в Казахстан и Среднюю Азию, оставив
только смешанные браки, теперь все это прошлое вспоминали, приближая,
примеряя его к настоящему, еще и еще раз переживали и вымещали обиду. На
ком? На своих соседях "не немцах" - становились прислужниками оккупантов или
сочувствующими им.
Двести лет, а то и больше жило в поселке столько поколений! С
екатерининских времен. Давным-давно уже все перемешалось - все общее: школа,
клуб, амбулатория, сельпо, колхоз "Октоберфунке", Сталинская Конституция.
Общие дети, внуки, правнуки! А пришли фашисты, и некоторые наши русские
немцы "сдвинулись".
Враги, хотя никаких заметных мирному населению объектов не строили, но
власть свою установили жесткую и на территории нашего бывшего санатория, а
потом госпиталя организовали свой штаб с комендатурой. Оттуда приходили
полицаи выгонять нас на работу. Мама на биржу труда не пошла.
Регистрироваться на работы по немецким приказам не выходила. Она болела, она
всегда была болезненной, хрупкой, да и не верила она никогда, что это
безобразие может долго продлиться. Тогда гнали меня. И я шла, чтобы оградить