"Сергей Лукницкий. Дворец дожей, Корпус 3-Б" - читать интересную книгу автора

Плоские ее сандалии, облачая ухоженные милые ножки, шлепали по
булыжнику, выдавая отрешенность и рассеянность их владельцы своим мерным
сухим звуком. Иногда собачка дергала поводок или, наоборот, притормаживала
хозяйку, и та машинально останавливалась или подавалась вперед. В голове
хозяйки в это время роилось множество сумбурных вопросов и загадок, но
бессонная ночь и поведение мужа за завтраком отразились на ее теперешней
способности рассудочно мыслить. Вот уже три дня муж Ирины Игоревны не
разговаривая с ней о делах, рвал на голове то, чего там давно не было, снова
начал курить и ночевал в кабинете.
Постоянные его разговоры по телефону, виновато-безумный взгляд
младенческих глаз мужа пугали ее. Ирина Игоревна была озадачена, не могла
никак увязать следствие ни с одной из возможных причин, хотя все ее версии
сходились к одной: неделю назад приехавший из Москвы друг ее мужа, некто
Тупокин привез мужу тайное известие об отставке.
В Ирине Игоревне вскипало возмущение; она принимала холодность мужа на
свой счет, кляла его про себя за скрытность и неблагодарность и
подготавливала план решительной беседы с Лаврентием Михайловичем.
С такими мыслями она бродила уже третье утро по мокрому городу, пока
пудель сам не приволок ее в консульство, подгоняемый голодом и привычкой к
своему дипломатическому распорядку. В те часы, когда он не спал, он принимал
массаж, позволяя делать себе маникюр, стрижку, прическу, иногда играл с
консульским мальчиком, сыном прислуги. В общем жил так же, как и сам консул,
разве что не выпивал с московскими гостями, не делал покупок, и не
разговаривал по мобильному телефону.
Он тащил свою хозяйку домой, перебегая в тень раскидистых тополей на
бульваре и набережной на прохладную сторону улицы Отелло. Потом, по привычке
останавливался в сквере, перед самой консульской оградой, где вечные
студенты играют в вечные шары, и тащил Ирину Игоревну снова, в гору, как
какой-нибудь дюжий сенбернар.
Ирина Игоревна послушно бежала на поводке, зацепившись взглядом за
плавно передвигающиеся спины студентов, а при подходе к родному особняку в
голове ее окончательно вырабатывалась и утверждалась только одна
оскорбительная для нее фраза: "От рук отбился!".

Лаврентий Михайлович Мамонтов ждал отставки с момента своего назначения
в Венецию. Этот пунктик не давал ему покоя уже полтора года службы в
консульстве, как не дает он покоя ни одному из вкусивших власть
государственных чиновников, тем более тех, кто уже некогда был снят с
министерской должности.
Слишком уж болезненны для номенклатурных сотрудников эти отставки,
смещения, перестановки, перетасовки карт в крестьянских руках батюшки
Президента. Так и для психики Лаврентия Михайловича смещение его с поста
министра в середине девяностых не прошло даром. Не было дня, чтобы он не
напрягал свой толоконный лоб в тяжелых думах о будущей карьере.
Начиналось все со сладостного воспоминания о горячих родительских
объятиях Президента, с ощущения себя причастным, своим, "нашим", соратником.
Лаврентий Михайлович смаковал то физическое удовольствие от
президентского рукопожатия, которое он до сих пор ощущал в своих пальцах. Он
оглядывал себя, оборачивался вокруг, ощущал себя двигателем истории,
значимой личностью и долго мог так сиживать в глубоком кожаном кресле в