"Сергей Лукницкий. Бином Всевышнего (Роман)" - читать интересную книгу автора

тумбы. В это время пришли начальник швейной фабрики Железнякова и
начальник санчасти отбирать на работу подходящих людей. Я стала просить,
чтобы взяли меня, но сперва их смущал мой изможденный вид, долго они не
соглашались, но, наконец, согласились, и Железнякова взяла меня на швейную
фабрику. Из таких же доходяг создали бригаду, и мы сели за моторы. Жить
нас поместили в барак на кожзаводе. Там было всего два барака: один
продуваемый, как решето, а другой капитальный, с вагонкой. Там было тепло,
чисто, в нем жили женщины, арестованные в тридцать седьмом, так называемые
"члены семьи".
На Колыме заключенных называли сокращенно з/к, вольнонаемных - в/н.
Один работник промкомбината как-то сказал мне, что з/к - это означает
"золото Колымы".
...Потом пришло от Верочки письмо, грустное и вместе с тем полное
надежд: она уже рада тому, что знает, где я, и что может мне написать.
Бабушку выслали в Таджикистан, в аул Джиликуль. Туда с ней поехали
сестра Екатерина и внучка Леля. Как-то они там?
Сестра Зоя получила три года как моя соучастница, она теперь в колонии
в Махачкале.
Прошло еще с полгода. Я получила письмо от мамы из Таджикистана,
письмо, в котором было описано столько горя, мук, страданий, что я
перестала уповать на судьбу. Кому хуже - мне здесь или им там? Голодные,
босые, голые. Им вьщают по сто граммов муки, выдают на целую неделю,
съедают за два дня, больше ничего нет. Едят только зелень, забыт вкус
мяса, сахара. Ремонтируют и мажут мазанки, таджикские жилища - это
обязательная работа для ссыльных. Их мучает жара и отсутствие воды. Одежда
сносилась, прикрывает наготу рваное платье. Мама написала такую фразу:
"Дома такой тряпкой я мыла пол". Ноги босые, потрескались от пыли и грязи,
спят на полу в мазанке, таджикской хате.
После такого письма я совершенно потеряла покой. Боже мой, выходит, что
я живу лучше, у меня каждый день пайка хлеба. Бедная мама, сколько же ей
досталось страданий на своем веку!
Верочка пишет, что хочет постоянно есть, ей шестнадцать лет, кругом
чужие люди: "Идет дождь, сижу у окна, а выйти не могу, не в чем".
Или еще: "Мамочка, осенью я голодать не буду: у меня огород, я посадила
кукурузу".
Милый мой огородник, сколько слез пролила я, читая эти строки!
Бабушкин голос стал звучать тише и глуше и напомнил мне о "милом
огороднике" - мамочке.
А тут еще вспомнился разговор с "я", путешествующим во времени, который
предложил мне поквитаться со следователем Плотниковым в его эпохе. Эта
идея мне понравилась.
"Милый огородник" уже несколько раз просился навестить неизвестно за
что арестованную мамочку.
И в один из таких визитов следователь Плотников смерил взглядом ее
худую фигурку, мельком взглянул на уже наметившуюся грудь и сказал веско:
- Этому делу можно помочь, надо только, чтобы ты пришла сюда сегодня
вечером и помогла мне в одном деле.
Ненавижу, когда разное хамло следователи, или кто еще называет мамочку
на "ты".
Вечер в районном отделении НКВД начинался в шесть часов.