"Сергей Лукницкий. Бином Всевышнего (Роман)" - читать интересную книгу автора

кормили вовсе!) под конвоем, в темноте. Нас поместили в дом, который
находился на окраине, у подножия Машука. Когда нас вели, перед нами был
Машук, который все приближался и приближался, опять страх: неужели
расстреливать?
Но вот за поворотом дом, в него-то нас и завели. Мы, усталые, голодные,
замерзшие, очутились, как нам показалось, в теплой, довольно чистой
комнате. На деревянном полу спали тридцать женщин. На окне мы обнаружили
заплесневелые хлебные корки и попросили разрешения их съесть. Они были
горькие, но мы их съели, попили воды и устроились спать. Нам на деревянном
полу показалось и тепло, и мягко.
Вдруг ночную тишину нарушил душераздирающий крик, не человеческий, а
скорее звериный, орал мужчина. Оказывается, над нами следственные
кабинеты. И в ответ на этот рев - иезуитский громкий голос. Я его уже
где-то слышала. Боже, неужели Плотников! Но откуда?
Он же ушел с фронтом?
Потом оказалось, что он оставлен здесь начальником следственной части.
Крики были каждую ночь. Пока мы находились здесь, женщин на следствие
не брали, на прогулку, в уборную не водили, в комнате стояла огромная
"параша". Не умывались, не мылись вообще. После нашего прибытия из
Георгиевска, первой нашей заботой было сообщить домой, где мы. Я постучала
в дверь, мне открыл молоденький солдат, я ему сказала, что хочу сообщить о
себе домой. Он дал мне клочок бумаги от газеты и совсем маленький огрызок
карандаша. Я написала адрес и сообщила, где мы. Солдата этого мы больше не
видели, а весточку от своих получили через пару дней.
Однажды утром я почувствовала, что болят сразу все зубы, опухли и
кровоточат десны, изо рта беспрерывно течет. Попросила позвать тюремного
врача, но у него не было ничего, кроме доброго сердца.
Он сказал, что у меня цинга.
Украдкой, словно и не врач принес потом (где-то раздобыл) для
полоскания марганцовку. Сестра грела мне полоскание на груди, чтобы не
сводило десны от холодной воды. По моей записке из дому нам принесли
передачу - мамалыгу и печеную свеклу. Больше мы здесь за две недели ничего
не получали. Из запертых здесь женщин передачи получали всего только
несколько человек, но чем же они могли поделиться!
Через две недели нас в "черном воронке" (и откуда нашли!)
отвезли в тюрьму, на "Кабардинку", так назывался в Пятигорске этот
район. Закрылись тяжелые тюремные ворота и нас тот час же повели в камеру.
Возле камеры мы увидели сцену. Стоит молодая, красивая, с виду
интеллигентная женщина, что там призошло, мы не знаем, только на нее орет
надзиратель. Она робко говорит: "Извините, я хотела побыстрее". Он орет:
"Быстро только кошки е...". Она вся пунцовая стоит, а он опять: "Слышала,
что я сказал - быстро только кошки е... А ну, повтори б...".
Замахивается на нее и она, красная от позора, повторяет.
После лицезрения этой сцены ее и нас ввели в камеру. Там было не меньше
ста женщин. На всю камеру выдали десять мисок и десять ложек. Кормили один
раз в день жидкой баландой - пол-литра воды, а на дне - штук десять
неразварившихся кукурузных зерен. Кормили по очереди, десять человек едят,
потом немытые миски и немытые ложки передают следующим.
Приближалась моя очередь. Несмотря на голод, я не могла побороть
чувство брезгливости. Воспользовавшись тем, что у меня кровоточили десны,