"Сергей Лукницкий. Не циничные рассказы" - читать интересную книгу автора

"послепенсионного" пансиона... Оба старики!


АНАНКИНА ИЗ 4-й БРИГАДЫ

Евгений Михайлович никогда ни с кем ни о чем не разговаривал. В нашем
Малеевском мирке это был, пожалуй, единственный человек, голоса которого не
слышал почти никто. Иногда, правда, находились смельчаки, рискующие вовлечь
его в беседу, но они быстро выходили из игры, поскольку Евгений Михайлович
чаще всего недослушивал и полфразы, вставал и уходил. Кое-кто из местных дам
не в шутку принимался было обижаться на него, но из этого тоже ничего
поначалу не получалось, поскольку мало кто знал его имя. А как же можно
обижаться на неведомого человека.
- Кто этот необщительный мужчина, у которого такой тяжелый, гнетущий
взгляд и кожаный пиджак? - спрашивали они милого молодого человека, - они
видели, что он был уже дважды за сегодняшнее утро удостоен полутораминутной
беседой с непостижимым им необщительным субъектом.
- Как это кто, - недоумевал молодой человек, и озорной взгляд его
становился серьезен, - как это кто? Это же академик Мигдал, Аркадий
Бенедиктович.
И дамы, удовлетворенные таким ответом, уходили.
Но Евгений Михайлович ни Мигдалом, ни тем более академиком не был, а
был он грустным, погруженным в свои размышления писателем, которому
совершенно чужды были мирские заботы, суета и недолговечность ее.
Он был тем не менее одним из столпов, на которых держался зыбкий
Малеевский мир. Он был обрамлен ореолом пушистых седых прядей, похожих на
смеющуюся неистовость волос Медузы Горгоны. Однако это не были волосы
мифического существа, как не были они и волосами рождающейся Венеры. Это
были космы мудреца, и их обладатель, хотя и был импозантен, к несчастью
многочисленного общества дам, не поддавался не только изучению внутреннему,
но даже лицезреть его было почти что немыслимо, ибо распорядок его дня, как
будто нарочно, не соответствовал распорядку дня других, пребывающих с ним на
одном отрезке времени и пространства.
Но вот однажды, на вторую неделю совместного бытия недоумевающих и
теряющихся в догадках отдыхающих и размышляющего над суетностью последних
автора этого рассказа, произошел из ряда вон выходящий случай. Сидя за
столиком в большом зале с колоннами и потыкивая маленькой вилкой в
пережаренную рыбу, Евгений Михайлович вдруг заговорил. Его соседи по столу,
которые доселе были удостоены лишь легким кивком приветствия с его стороны,
немедленно отложили все дела, впрочем, ясные, те, которые обыкновенно и
делаются в столовой рафинированного Дома творчества, как-то: прекратили
чистить столовым ножом ногти, снимать двумя облаченными в золотые перстни
пальцами белок с яичницы-глазуньи, прекратили также ковыряние вилкой в
затылке, и взоры их немедленно обратились к заговорившему собеседнику.
- Между прочим, - сказал Евгений Михайлович, - закончив, наконец,
размазывать большую порцию картофельного пюре по маленькой тарелке, - между
прочим, сегодня мне рассказали любопытную историю.
Здесь Евгений Михайлович впервые за все время пребывания в Малеевке
окинул взглядом просторный зал с колоннами и вдруг обнаружил присутствие
других особей Гомо сапиенс. Это его немного разволновало, и он предположил