"Сергей Лукницкий. Пари с начальником ОВИРа (ретроповесть)" - читать интересную книгу автора

Правда, виден он по утрам, а не ночью, но я рисовал его по памяти.
Мадам Матрена увидит его на следующий день утром.
Но дверь внезапно отворилась, она вошла ко мне в комнату с какой-то
расцвеченной газетой, и по выражению ее лица я понял, что случилось нечто
экстраординарное, во всяком случае в ее доме.
- Мсье, - сказала она, - вы становитесь знаменитым, и это меня пугает.
- Что случилось, очаровательная мадам Матрена? - спросил я, кривя
душой, еще не до конца спустившись на грешную землю после посещения ателье.
- Случилось то, что в номере газеты, вот, смотрите, написано, перевожу
дословно: "Прекрасно моет посуду, чистит ножи и вилки, заставляет бокалы
сиять солнечным светом советский юрист такой-то". Ведь это ваше имя? Более
того: указан мой дом, как место, где вас можно разыскать, и пока вас не
было, уже приходили трое просить вас пожаловать мыть посуду.
Я находился в удивительной стране, и самое смешное, что эта страна
была, как меня учили еще в школе - страной капитализма. И я решил этим
воспользоваться.
- Мадам Велли, - сказал я, - не огорчайтесь, пойдемте, я что-нибудь вам
нарисую в подарок, а завтра мы с вами или разоримся, или заработаем много
денег. - И я стал снова рисовать двумя принесенными вчера красками, а мадам
Велли, причитая и иногда взъохивая, рассказывала мне о своих разлетевшихся
детях, об умершем муже и об одиночестве, которое, к счастью, наступило
только теперь и никогда не напоминало о себе после эмиграции из Советского
Союза.
Когда я закончил рисовать, я поставил свое сохнущее произведение у
двери спальни мадам Велли, так, чтобы утром, проснувшись, она тотчас же
увидела бы его.
Я сделал ей дарственную надпись.
И уже ложась спать, разыскал в словаре улиц и деревьев Экс-ан-Прованса
ту, на которой помещалось весьма престижное заведение, именуемое в СССР
адвокатурой.
_
18 августа
Ранним утром я уже двинулся через весь город к центру и к десяти утра,
с удовольствием съев парочку круасанов с кофе, оказался перед стеклянной
дверью учреждения, в которое в СССР в силу разных причин никогда бы не
обратился.
Я не обратился бы и к французским адвокатам, но сама реклама, в которой
сообщалось, что я юрист, заставила меня пофрондерить и решиться на весьма,
впрочем, рискованный шаг, ибо кроме наития и желания победить я не имел
ничего, я ведь не знал гражданское законодательство Франции столь хорошо,
как, скажем, наше, которое я, в бытность свою в институте, сдавал раз,
наверное, пятнадцать и в конце концов получил заслуженную "пятерку".
Пригладив немного височки, я заглянул в большой стеклянный зал, где
сидели пять мужчин и одна женщина, и произнес традиционное громкое и тотчас
же замеченное:
- Бонжур, мадам э мсье.
После этого, исчерпав основной блок известных мне французских слов, я
нагло спросил по-английски:
- Ху кэн спик инглишь? - и получив сочувственную улыбку и уверения, что
на двух, трех, а то и более языках говорят многие адвокаты Франции, я выбрал