"Сергей Лукницкий. Из бранных книг (рассказы)" - читать интересную книгу автора

окна казалась значительно больше. Огни на ней слились и образовали целое
неоновое море, переливающееся в звучащее. И тут я вздрогнул, потому что
черный страшный дом на конце его, казалось, стоит рядом - немой, огромный,
манящий, оттененный лунным контуром: явление, которое я до сих пор объяснить
себе не могу.
- Дом продается? - спросил я подошедшего кельнера, небрежно кивнув на
темное окно.
Мне совершенно не нужен был ответ. Более того, я даже был уверен, что
он меня не поймет: какой-то дом, какой-то приезжий о нем спрашивает. К тому
же я не был уверен, что знаю чужой язык достаточно хорошо, чтобы вести
подобного рода беседы.
Официант разложил приборы на столе, картонные треугольнички, поставил
на них пиво, какую-то снедь. А когда я уж и сам забыл про свой вопрос, он,
прямо посмотрев мне в глаза, сказал:
- Мистер, вы всерьез интересуетесь этим домом?
Отказываться было глупо. Пришлось согласиться, но, конечно, с тем
условием, что рассказ о нем не займет более четверти часа, то есть максимум
трети того времени, что я намерен проторчать в этой харчевне. Я поднял
тяжелую ледяную кружку пива.
Официант меж тем отошел, хотя, признаться, я решил, что именно он будет
повествователем. Немного разочарованный, я доел мне причитающееся и в
ожидании обещанного заказал еще пива, уже сытый и немного удовлетворенный,
лениво стал смотреть на крошечный зальчик. У стойки бара стоял человек и
кивал входящим, видимо, завсегдатаям этого кабачка. Столики быстро
заполнились людьми. Какая-то девица взяла в руки трубу, раздались звуки,
очень похожие на дельфиний голос, и мне стало ясно, что если даже кто-нибудь
и надумает мне что-нибудь рассказать про дом или не про дом, я уже все равно
ничего не услышу.
В это время дверь харчевни впустила еще одного посетителя. Это был
бородатый человек с испитым лицом в изрядно поношенных штанах и рубахе
навыпуск, подпоясанной веревкой. Он был столь необычен в таком европейском
кабачке, что невольно вызвал у меня ассоциацию какого-то скоморошества. Но
для завершения опереточности образа на нем должна была быть шапка Ивана
Сусанина и лапти. Однако вместо шапки на нем была мотоциклетная кепка с
большим козырьком, а на ногах роскошные итальянские штиблеты. Приглядевшись,
я заметил, что руки у старика были не стариковские, а холеные нестарые руки
английского бухгалтера с двумя или тремя перстнями на пальцах. Причем левая
рука была в перчатке, и перстни были надеты поверх нее. Другая перчатка,
вкусно пахнущая кожей и, наверное, лайковая, торчала, засунутая за веревку,
подпоясывавшую рубаху. Обеими реками он держал пустую, видно, вскрытую не по
правилам - ножом, чтобы больше было отверстие, - банку из-под пива и стал с
этой банкой обходить столики.
- Кто сколько может, господа хорошие, - говорил он на хорошо известном
мне языке.
Я смотрел на эту сцену и пил свое пиво. В старике не было ничего ни от
убогого, ни от нищего. Старик, да и не старик вовсе, а переодевшийся в
старика лентяй, может быть даже когда-то мой соотечественник, был здесь,
конечно, не впервые, потому что, судя по всему, сидящие за столиками его
знали великолепно. Знали, что он придет в определенное время, и совали ему
монеты, ни о чем не спрашивая и не глядя, через плечо, а то и просто бросали