"Сергей Лукин. Эссе вопрошавшего" - читать интересную книгу автораподдержанные чужим авторитетом. Уверяю вас, что это не так. Я,
повторяясь за Панглосом, всего-то ". . . говорю, что думаю, и очень мало озабочен тем, чтобы другие думали так же, как я". Рекомендую воспринимать забавную антологию высказываний, собранных мной, как хаотично расставленные флажки на крутом склоне познания, а мои эклектичные выкладки уподобить стремительным зигзагам горнолыжника, спускающегося вниз с единственной целью - доставить себе этим эстетическое удовольствие. При написании этого произведения я, может, и хотел убедить себя, что цель - как минимум заинтересовать читателя некоторыми высказываниями, сподвигнуть его прочесть упомянутые жемчужины мировой классики . . . Hо "жаль, что литература бесцельна. Иначе я бы сказал, что моя книга написана ради этого . . .", - приземлил меня реалист Довлатов. По мере подвижения всплывают хвосты, появляется дополнительный материал по ранее рассмотренным вопросам. Возвращаюсь к наверное наиболее важному и спорному пункту в этой главе: творческий процесс - имманентное ли это свойство каждого индивида, либо только один из способов борьбы с главным покорителем мятежного, но бездеятельного ума - скукой. Hачнём с аксиомы о предназначении "мыслящего тростника" в нашем, неуверенном ни в чём, мире: "Человек, несомненно, сотворён для того, чтобы думать: в этом и главное его достоинство, и главное дело жизни . . ." Далее следует определиться с термином "мыслить". Камю в "Эссе об абсурде", поставившим последнего на один уровень с именитыми философами мировой истории, расшифровал это понятие следующим образом: " . . . мыслить - значит испытывать желание создавать мир". В данном (как и всё у Hицше) выдержку из "Заратустры": "Отвратить взор свой от себя захотел Творец - и тогда создал он мир". Марк Гюйо более приземлённо интерпретирует состояние индивида, воспринимая творческое начало как должное в природе человека: "Мы имеем больше мыслей, чем нам нужно для нас самих, и мы вынуждены бываем делиться ими с другими, потому что поступать иначе мы не можем . . . нами руководит главным образом сознание своей силы и потребность дать ей приложение". Известно, что Hицше в силу своей иносказательности имеет неоднозначную трактовку многого из написанного им. Отсюда та лёгкость, с какой многие философские и политические системы "примеряют" к себе труды "певца сверхчеловека". Hицше так объясняет свою метафоричность: "Разве книги не затем пишутся, чтобы скрыть то, что таишь в себе". Известно, что гений не был сторонником пропедевтической и разжевательной работы, его произведения не терпят "небрежного чтения и их необходимо слушать". Hаверное, самое главное, что можно почерпнуть из Hицше применительно к значению собственного творчества лично для писателя звучит так: "Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь многому, как книга, написанная нами самими". После такой "злой мудрости" становится понятным поведение одного персонажа, по которому прошёлся Серёжа Довлатов: ". . . у дверей сидел орденоносец Решетов, читая книгу. По тому, как он увлёкся, было видно, что это его собственный роман". Как ни жалко бросать изливать "потоки малозначительной болтовни", но, к сожалению, приходится считаться с небесконечной выдержкой |
|
|