"Евгений Лукин. Нон-фикшн: В защиту логики (Заметки национал-лингвиста)" - читать интересную книгу автора

наоборот.
13. Русский менталитет возник во всей своей полноте вместе с
современным русским языком, что совершенно естественно (см. раздел 4). Наши
предки, мысля на древнерусском, представляли (в отличие от нас!) свое
прошлое именно процессом, причем весьма сложным, поскольку древнерусский
язык (в отличие от современного) имел четыре формы прошедшего времени
глагола. Не вдаваясь в подробности, приведем пример. Такой простенький
древнерусский оборот, как "писали бяхомъ", на современный русский приходится
переводить следующей громоздкой конструкцией: "мы, мужчины, в количестве не
менее трех человек, перед тем, как содеять еще что-то в прошлом, - писали".
14. Установить точную дату возникновения современного русского языка (а
стало быть, и русского менталитета) дело весьма сложное. Ограничимся
осторожным утверждением, что это произошло где-то между грозным царем и
крутым протопопом. Именно тогда наш язык (а стало быть, и мышление)
упрощается до предела. Мы теряем добрую половину склонений и все формы
прошедшего времени, довольствуясь жалкими огрызками перфекта, которые, как
было сказано выше (см. раздел 12), и глаголами-то не являлись. Любопытно,
что именно с этого момента русская история обретает странную цикличность:
каждая первая четверть века знаменуется гражданской войной и вторжением
интервентов. Объяснить эту странность партия пока не берется. Заметим лишь,
что единственное исключение (XIX век) ничего не опровергает, поскольку в
данном случае вторжение (1812) и попытка гражданской войны (1825) просто не
совпали по фазе.
15. Кстати, о гражданских и прочих войнах. Замечено, что в русском
языке про?пасть между витиевато сложной литературной речью и предельно
упрощенной речью нелитературной особенно глубока. Думается, что именно в
этом кроется одна из причин зверства отечественной цензуры, которая,
заметим, всегда в итоге терпела поражение. Скажем, до войн с Наполеоном
слово "черт" считалось безусловно неприличным и на письме обозначалось
точками. А малое время спустя (у того же Николая Васильевича Гоголя, к
примеру) оно уже красуется в первозданном виде без каких бы то ни было
точек. Подобных примеров можно привести множество, и изобилие их наводит на
мысль, что ненормативная лексика (как и вся устная речь вообще) прокладывает
себе дорогу с помощью войн и гражданских смут. Отсюда недалеко до вывода,
что всякая революция есть результат напряженности между двумя
стилистическими пластами. Иными словами, борясь за чистоту языка, ты
приближаешь революцию.
16. Итак, мысля на современном русском, нам не учесть ошибок прошлого и
ничего не построить в настоящем. Где же выход? Вновь вернуться к
древнерусскому языку с его четырьмя формами прошедшего времени глагола?
Во-первых, это нереально, а во-вторых, чревато гражданской смутой (см.
предыдущий раздел). Кроме того, мы не иудеи. Только они могли воскресить
древнееврейский и сделать его разговорным, а затем и государственным языком.
В нашем случае возврат к прошлому ничего не даст. Разрыв между настоящим и
будущим временами существовал еще в древнерусском, что, собственно, и
помешало князьям Рюрикова рода завершить строительство феодализма в Киевской
Руси. И наконец это была бы попытка плыть против течения, поскольку
известно, что язык имеет тенденцию не к усложнению, а к упрощению (см.
раздел 14).
17. И все же выход есть. Поскольку именно глагол мешает успешному