"Наталья Лукьянова. ВИА 'Орден единорога' " - читать интересную книгу автора

Наверное, художник, украшавший кафе, по приколу с этого официанта написал
того рыцаря.
- Ну, что, парень, - сказал прототип рыцаря, - Удачи тебе в начинаниях.
До встречи, - и пожал руку.
- Спасибо, дядя! - радостно подскочила, махнув вслед удаляющейся вглубь
темноты спине, неудавшаяся ресторанная певичка и дернула к выходу. "Сейчас,
главное, предупрежу Хлебушкиных воробьев, и..."
...Не было стены кулинарии напротив, не было разноцветных ярмарочных
тамагошек-иномарок, не было колеса обозрения, привычно торчащего среди
верхушек паркового массива.
Степь. Желтый ковыль в пояс, дорога из серого песка, и небо из голубого
выцветшего неба.
Позади - коридор спутавших в клубки ветви исполинских деревьев без
листьев, тающих, тающих во все том же белесом небе. Вот и нет их. Лишь
полу-засыпанная золотой листвой дорога из побитой, обшарпанной плитки,
голубой и серой, исчерченной черными полосками от обуви. И та обрывается под
ногами.
Да. Еще степь. "Оренбург", - констатировала Битька, скептически
капризно поджав нижнюю губу. Ковыль катил волны. Ветер нежно щекотал
двухдневную щетинку на коленке нефорской ее головы. Других слов не было.
Битька села на край "своей", плиточной дороги. Пыль "их"дороги тут же
завладела кроссовками. Теплая волна сильного воздушного потока пихнула в
спину, пыль подхватилась в воздух. Закашлявшись, Битька задрала голову.
Огромное деревянное тело старинного парусника медленно и бесшумно плыло над
ее макушкой. Тяжело проседая в воздушных ямах, изъеденное и обветренное,
обросшее, как раковинами, гнездами птиц. Мелькнула позолоченная женская
фигура с распахнутыми руками на носу судна. Надпись на корме "СИРИНЪ"через
ять. Донесся издали сверху смех, обрывки разговоров и команд, кажется,
песни. И летучий корабль ушел к горизонту. Унося белую, золотистую на
солнце, гору парусов.

ГЛАВА 3.

Сэр Холл Фрогг мечтал о небольшой войне; о разбойничьем нападении; о
заблудшем драконе; на худой конец, о банановой кожуре (тьфу, об этом он
мечтать не мог, но о чем-то с подобным эффектом мечтал). В результате всех
этих катаклизмов один единственный человек должен был бы погибнуть, или хотя
бы непоправимо искалечиться.
Рисуя в трещинах потолка душещипательные картины славной (не жалко,
пусть будет - славной) гибели и скромных, но трогательных похорон своего
собственного оруженосца, сэр Фрогг едва не рыдал от горечи утраты, умиления
и облегчения.
"Простите меня, о, доблестный и добрейший сэр Фрогг! Простите
неблагодарную свинью, наивно пригретую Вами на благородной груди!.. - хрипло
должно было срываться с покрытых кровавой пеной губ юнца, отдающего концы на
руках благодетеля, - ...простите мне все те неприятности... нет! - все те
ужасные неприятности! - которые я имел непростительную наглость Вам
доставить, простите мерзкое непослушание и дерзкую непочтительность... -
сэра Фрогга мало смущала необычность длины этой тирады для уст умирающего. -
...А особенно мое ужасное поведение, точнее, мое дерзкое и необъяснимое