"Пьер Лоти. Госпожа Хризантема " - читать интересную книгу автора

свои претензии, - одетые безупречно, как на японских вазах.
Едва завидев меня, они падают на четвереньки и утыкаются носом в пол.
Боже, что это с ними? Да ничего, просто так здороваются в очень
торжественных случаях; я тогда еще к этому не привык. Но вот они уже
поднялись с пола и спешат снять с меня ботинки (в японский дом никогда не
входят в обуви), обтереть низ моих брюк и потрогать, не промокли ли у меня
плечи.
Первое, что поражает в японском жилище, - это скрупулезная чистота и
белая, ледяная пустота.
По безукоризненным, без единой складочки, без единого рисунка, без
единого пятнышка циновкам меня ведут на второй этаж в большую комнату, где
ничего, совсем ничего нет. Бумажные стены состоят из раздвижных панелей,
которые входят одна в другую и при необходимости могут вообще исчезнуть, а
значительная часть апартаментов верандой открывается на зеленые склоны и
серое небо. В качестве сиденья мне приносят черный бархатный квадратик, и я
усаживаюсь на пол посреди этой пустой и, я бы сказал, холодной комнаты, а
две тетушки (прислуга этого заведения и мои покорнейшие служанки) ждут моих
приказаний, позой своей выражая глубокую покорность.
Просто невероятно, как могут что-то означать эти фразы, выученные мною
там, на Пескадорах, во время нашего изгнания, при помощи лексики и
грамматики, но без всякой уверенности. Но оказалось, могут: меня сразу же
понимают.
Прежде всего я хочу поговорить с этим самым господином Кенгуру, который
и переводчик, и прачка, и тайный агент по торжественным бракосочетаниям.
Замечательно; его знают и сей же час приведут ко мне, в связи с чем старшая
из служанок уже готовит свои деревянные башмаки и бумажный зонтик.
Затем я хочу, чтобы мне подали хорошо приготовленный завтрак, состоящий
из изысканных японских кушаний. И того лучше - бегут на кухню делать заказ.
И наконец, я хочу, чтобы моему дзину, ждущему меня внизу, отнесли чаю и
рису; я хочу, я много чего хочу, сударыни куклы, и я со временем скажу вам
об этом, спокойно, не торопясь, когда подберу слова... Но чем больше я
смотрю на вас, тем больше меня волнует, какой окажется моя завтрашняя
невеста. Вы, конечно, почти милашки, не спорю, с этой вашей чудаковатостью,
нежными ручками и миниатюрными ножками; но все-таки вы безобразные, и потом,
до смешного маленькие, как фарфоровые статуэтки, как обезьянки уистити, как
не знаю что...
Я начинаю понимать, что пришел в этот дом не вовремя. Здесь происходит
что-то, что меня не касается, и я мешаю.
Я мог бы догадаться об этом с самого начала, несмотря на чрезмерную
учтивость приема, ибо теперь я вспоминаю, что, пока меня разували, я слышал
над своей головой шушуканье, а потом звук быстро передвигаемых панелей;
очевидно, нужно было скрыть от меня что-то, что мне не следовало видеть;
апартаменты, где меня поместили, были подготовлены экспромтом - так в
зверинцах во время представления некоторым животным полагается отдельный
отсек.
Теперь, пока исполняются мои приказания, меня оставили одного, и я
прислушиваюсь, сидя, как Будда, на своей черной бархатной подушечке, посреди
белизны циновок и стен.
За бумажной перегородкой тихо переговариваются усталые и, похоже,
многочисленные голоса. Потом слышатся гитара и женское пение, жалобно и даже