"Юрий Лощиц. Григорий Сковорода " - читать интересную книгу автора

Существовала какая-то волнующая связь между миром, что открылся для
него в родной долине, и жизнью, которая многолико и невнятно простиралась за
ее пределами и все чаще и томительней давала знать о себе.
Мог, наверное, и он, как сотни людей до него и после него, остаться тут
навсегда и прожить целую жизнь, и поте лица своего терпеливо споря с черной
землей, чтобы потом лечь в нее и лежать там так тихо, так скромно, что через
три или четыре поколения никто уже о нем не сумел бы вспомнить.
Это вполне могло с ним произойти. Но пусть кто-нибудь решился бы тогда
сказать, что вот и он жил напрасно! Ведь безымянных, случайных судеб и
вообще нет, как бы ни противоречила этому очевидность. Могучая стихия
людской безымянности существует не напрасно, по для того, чтобы, напряженно
трудясь, время от времени собирать в фокусе неповторимый образ, который
отныне делается ее голосом и именем в истории. Так в конце концов должно
было произойти и с ним. И вот однажды эта пока неясная ему сила подтолкнула
его, мальчика, легонько в спину, и он почувствовал, что пора проститься с
материнской долиной и идти.


АКАДЕМИЯ

"По охоте его отец отдал его паче в Киевское училище, славившееся тогда
науками. Григорий скоро превзошел сверстников своих успехами и похвалами".
Таково краткое сообщение Ковалинского о времени ученичества Сковороды в
Киеве. Не считая двухгодичного перерыва, будущий философ провел в стенах
Академии целое десятилетие, а о жизни его в эти годы, кроме приведенных выше
двух фраз, точно почти ничего не известно. Биограф сообщает об интересующих
нас событиях каким-то обидно будничным тоном, словно крутая перемена в жизни
молодого Сковороды - дело вполне заурядное: явилась у сына "охота", и отец
тут же "отдал" его в учение. Но благодаря каким усилиям это произошло? И
далее, в чем состояли академические успехи Григория? Какого рода и от кого
заслуживал он похвалы? Все это вопросы, на которые можно ответить лишь
косвенно.
Впрочем, что касается успехов отрока из Чернух, то через четыре года
учения они обнаружат себя весьма ошеломительно: будто по мановению волшебной
палочки, он будет выхвачен из бурсацкой среды и, подобно герою гоголевской
рождественской повести, вдруг окажется посреди блистающих золотом и
зеркалами царских палат. Но это феерическое событие, кстати тоже скупо
обозначенное биографом, мы оставим до времени, чтобы вернуться к самым
первым дням юного Сковороды в Киеве.
Шутка ли, сын малоземельного казака (пусть даже не казака, а сельского
священника) вдруг из черноземной своей глухомани переселяется в стольный
Киев, на кропотливо ухоженную почву учености, в вертоград блистательных
эрудитов, полемистов, проповедников!
Ну а Ломоносов, скажут, а Тредиаковский, Державин? Разве не с подобных
неожиданностей и они начинали? И разве не составляло это свойство -
неожиданность социальных перемен и перевоплощений - стиль целой эпохи? Можно
ведь вспомнить множество имен одиозных и просто-напросто скандальных. Что-то
содержалось в воздухе XVIII столетия, поощряющее такие вот резкие прыжки
снизу вверх или же, наоборот, сверху вниз.
Вчерашний плебей или обносившийся дворянчик заутра оказывался "в